Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

Вскоре молодой муж пришел к батюшке с просьбой присоединить его к Православию и обвенчать. Отец Сергий в это время уже не одобрял браков православных со старообрядцами, но здесь случай был особенный, фактически брак состоялся. Он предложил молодому человеку приходить поучиться основам Православия, что тот с готовностью выполнил. На Красную горку[80] его присоединили и повенчали, и молодая пара зажила как нельзя лучше.

Пока отец Сергий собирал материал для поездки, пришло известие, что владыка Павел переехал в Большую Глушицу. Добираться туда было значительно труднее, чем до Пугачева, но дело требовало своего. За полтора примерно года, которые архиерей прожил там, отец Сергий побывал у него несколько раз.

Епископ Павел жил в небольшом домике своей тещи, Анны Ивановны Бельской. Конечно, там не было никакой возможности отделить для него кабинет и приемную, но семейные как-то умели не мешать деловым разговорам. Правда, почти сразу же по приезде отца Сергия в комнате появлялась Тася, младшая дочка епископа, и просила благословения.

– Тасенька, я не имею права благословлять при твоем папе, – объяснял девочке отец Сергий.

– Да благословите уж, – добродушно отзывался владыка. – Очень уж она любит благословения собирать.

Епископу Павлу в это время было около пятидесяти лет, и он отличался приятной наружностью. Невысокого роста, довольно полный, но не чересчур, с широкой и длинной седой бородой, величавыми манерами и ясными кроткими глазами такой чистой голубизны, какая редко сохраняется у взрослых, а особенно пожилых людей.

Эта его мягкость и кротость в первое время внушали отцу Сергию опасения. Он считал, что в такое сложное время, которое они переживают, епископ должен иметь особенно твердый характер, и боялся, что при епископе Павле окончательно разрушится и без того расшатавшаяся церковная дисциплина. Но опасения оказались напрасными, новый епископ прекрасно сумел сочетать мягкость и твердость. Спустя несколько лет отец Сергий уже говорил, что епископ Павел лучший архиерей из всех, которых он знал.

После первых приветствий начинался разбор заявлений. Их именно разбирали – не перелистывали наскоро, чтобы только подписать, а рассматривали со всех сторон, обсуждали, какие последствия повлечет за собой то или иное решение не только для подавшего заявление, но и для всех в той или иной степени заинтересованных в деле.

Не принимались во внимание только интересы самого владыки, а были среди заявлений и такие, которые грозили неприятностями лично ему. Потому что виновной стороной почти всегда оказывались самые нахальные, которые не постеснялись бы при первой возможности наделать гадостей и ему.

Случалось, он в раздумье сидел над каким-нибудь документом, соображая, как ответить.

– Если написать вот так?.. Пожалуй, не поймут. А если так?.. как бы не было неприятностей… Ну, Господи, благослови. – И, осенившись крестным знамением, он писал резолюцию, грозящую неприятностями.

Потом начинались разговоры уже не по заявлениям, а обо всем, что обращало на себя их внимание за последнее время, будь то события или случаи мирового или сельского масштаба. Делились своими радостями, опасениями, затруднениями, надеждами. Гостю устраивали постель около кровати владыки, и разговор иногда продолжался чуть не всю ночь, пока один из собеседников не засыпал на полуслове.

Не раз вспоминали и Мячина, и Варина с Апексимовым. (Грозившие неприятностями резолюции чаще всего касались их.) При этом к ним присоединялась еще фамилия Крюков. Чем он тогда «прославился», когда и как попал в округ и когда исчез оттуда – все это почему-то забылось, осталось только яркое воспоминание о том чувстве, которое вызывали поставленные рядом фамилии трех китов обновленчества: Варин, Крюков, Апексимов; Крюков, Варин, Апексимов; Варин, Апексимов, Крюков.

Близость у них была не только моральная, но и территориальная, Крюков служил где-то в той же стороне, где и двое остальных. По-видимому, он или самостоятельно (т. е. без разрешения архиерея, но и без протеста Апексимова) занял Орловку, официально все еще числившуюся за Апексимовым, или же служил в Линовке, где были две церкви, и одна из них с двумя священническими штатами.

Апексимов так крепко засел в Левенке, что вытесненный им Седнев потерял терпение и попросил епископа Павла назначить его на приход в другой округ. Зато Мячин наконец оставил Никольское, а вскоре затем в селе появился молодой, бойкий и добродушный отец Яков Пеньков с целой кучей детворы. Второй штат решили упразднить, так как Никольское принадлежало к числу сел, особенно сильно пострадавших в 1921 году.

Трудно сейчас установить, в каком году, в 1924-м или 1925-м, приезжал в Острую Луку отец Николай Хришонков. Кажется, все-таки в 1924 году.