Отцовский штурвал

Едва Варя ступила на перрон, то ей показалось, что она шагнула в теплый и до слез знакомый воздух своей юности, когда она, тогда еще студенткой, приезжала сюда, чтобы веселой и шумной компанией отправиться на юг к морю, на раскопки.

Получив постельное белье, она тотчас уснула и проснулась только на границе, в купейную дверь громко и бесцеремонно постучали, потребовали предъявить декларацию и паспорт. Варя открыла дверь и с некоторым интересом оглядела незнакомую ей форму украинских пограничников. Они мельком глянули на фотографию в паспорте, затем, уже с живым интересом, начали оглядывать ее, как бы подтверждая теорию оппонентов Дарвина, утверждавших, что на голове у мужчин под форменной фуражкой всегда прячется петушиный гребень.

После Кривого Рога, оставив справа Днепр, дорога пошла по ровной, будто раскатанной катком, степи, время от времени из сумерек наплывали деревни, где к каждому дому серыми нитками сухих плетеней были аккуратно пришиты похожие на карманы огороды. А в них, словно выставленные на Привозе поросята, лежали серо-желтые тыквы, глянцевыми боками сияли на солнце кабачки, баклажаны, помидоры, чуть выше клонили почерневшие головы подсолнухи, а дальше за домами и заборами до самого горизонта были видны белесые дымы и чернильные следы пожарищ; на полях жгли оставшуюся солому. Уже ближе к городу к дороге то и дело начали выходить пирамидальные тополя, и она, вспомнив Очаковские времена российской истории, придумала, что это несут караульную службу потемкинские гренадеры. Ей даже показалось, что тополя специально вышли поприветствовать ее после столь долгого отсутствия. Южная ночь упала как-то сразу без перехода, она по-хозяйски расположилась в наплывающих садах и огородах, затем взяла под свой контроль выходившие к железной дороге дома и улицы.

Въехав в Николаев, поезд тихо и неслышно остановился, вокруг нее началась обычная вагонная суета. Подхватив свою дорожную сумку, она двинулась к выходу и уже с верхней ступени увидела, что на перроне ее уже ждут: Андрей, которого за надежность и обстоятельность все ее московские друзья называли капитаном, и его жена Галина.

Худощавый, по-военному стройный, капитан, обнял ее и торжественно вручил букет цветов, сказал, что днем был дождь, но, слава богу, он оказался коротким, сбил жару и после него хорошо дышится, затем подхватил ее огромную сумку, и они пошли по тротуарам, сквозь строй устремленных ввысь тополей и густых акаций. Было свежо, остро пахло травой, привокзальные сады были загадочны и темны, листва при свете уличных фонарей шелковисто блестела. Откуда-то доносилась музыка, мягкие раскачивающие звуки были похожи на волны, и Варе почему-то казалось, что она не идет, а плывет, не видя и не чувствуя под собой ног. Сквозь листву тополей на сиреневом небе виднелись крыши панельных домов, за окнами которых жили в основном те, кто когда-то делал лучшие в мире корабли.

Через пятнадцать минут она была в их уютной квартире, хозяйка, наполняя комнату своим певучим южноукраинским говорком, разливала по тарелкам борщ, а Андрей, переодевшись в тельняшку, ловко откупорил бутылку французского вина и начал разливать в фужеры.

Оглядывая книжные полки, она натолкнулась взглядом на стоящую в рамке небольшую картину. На ней была изображена песчаная дорога, девочка в красной шапке и женщина, которая показывала на надвигающуюся грозу. Поначалу она подумала, что это репродукция Питера Брейгеля или Ренуара, но, приглядевшись внимательнее, она поняла, что это фотография.

– Это на Кинбурнской косе, – сказала хозяйка. – Андрюша нас сфотографировал с Машей.

– Там по пескам и соленым озерам еще ходят аргонавты, – шутливо откликнулся Андрей. – На косе они ловят кефаль, разводят клубнику и выращивают арбузы. Больше делать там нечего – тишь да гладь, Божья благодать. Говорят, что Овидий там писал свои вирши. А на Покровских хуторах живет наш хороший знакомый Володя Бодня. Со своей женой Ольгой он познакомился по фотографии. На хутор приехала ее дочь, показала Володе фотографию. Он посмотрел, начал расспрашивать, а потом заявил:

– Она будет моей женой.

Галя рассмеялась, затем взяла ее за руку.

Вот послушай, какое послание он сочинил, приглашая Ольгу на косу:

Я вас зову, хочу на Кинбурне послушать
Ваш голос… Ну, а если то случится, —
Здесь, на песках, на вас хотел бы я молиться,
Прижать к груди и приласкать
И ваши губы отыскать…

И Ольга действительно приехала к нему на косу, и они живут вот уже пятнадцать лет душа в душу. Сейчас Володя разводит пчел и, как Овидий, слагает эротические стихи.

– Да, романтическая история. В ссылке Овидий, желая получить прощение императора Августа, писал «Скорби», – сказала Варя и неожиданно для себя решила:

– Я поеду на косу.