Отцовский штурвал

– Сгорел ваш дом, бичи сожгли, – коротко, глянув на Сергея, ответил Косачев. – У Николая золотые руки были – дом как игрушка. А эти загадили, запустили, весной пьяные напились и подпалили. Сами едва уцелели. Мы хотели отцу твоему написать, да не стали, зачем расстраивать. Как он там?

– Я еще не был, – ответил Сергей. – Три дня назад из училища. Завтра с Федей в Рысево полетим.

– Садитесь к столу, ребята, – пригласил Косачев. – Рыбку вон попробуйте. Своя, ангарская, на прошлой неделе поймал.

За столом Косачев все подкладывал парням рыбу, потом сбегал в огород, принес огурцов.

– Ешьте, ребятки, ешьте. Покойный-то Павел Жигунов – отец твой, Сережа, любил у меня бывать. Всем экипажем после полетов собирались ко мне на рыбалку. Значит, так, – приостановился Косачев, вспоминая, – командиром Павел, помощником у него Васька Сушков, а механиком у них Никифор Сапрыкин. Дружные были ребята. Частенько ко мне наезжали. Я ведь на свадьбе у Павла с Валентиной гулял. – Косачев вздохнул, разлил водку по стаканам. – И дом ваш, который сгорел, Павлу подсказал. Монашки там раньше жили. А вон, видишь, часы стоят. Как-то раз принесли и подарили. С тех пор идут, ничего им не делается. А ребят нет…

Сергей смотрел на морщинистое лицо Косачева, слушал его рассказ и чувствовал, что больно сжимается сердце и хочется плакать. Он встал, подошел к окну. Внизу, метрах в двадцати от дома, отдаляясь, текла Ангара, как пружинки часов, закручивались на холодной глади воронки. С противоположного берега так же, как и много лет назад, смотрел в воду женский монастырь, а чуть выше, подрезая тонким лезвием выхлопных газов острый шпиль, в густую синеву неба уходил самолет.

ЛЕСНЫЕ ПОЖАРЫ

Лето шестьдесят четвертого выдалось на редкость засушливым. Трава на аэродроме пожелтела, с хрустом мялась под ногами, полосатый матерчатый конус безвольно повис вдоль столба – не шелохнется. Вторую неделю вокруг Рысева горит тайга. Все затянуто дымом, и не сразу поймешь, где кончается небо, а где начинается земля.

Нехорошо, неспокойно на душе у начальника аэропорта Николая Погодина. У парашютистов, которые работают на пожаре в тайге, кончились продукты. Послал к ним Погодин лесопатрульный самолет Михаила Худоревского, но тот вернулся ни с чем, из-за дыма на обратном пути едва отыскал собственный аэродром. Его зеленая «Аннушка», точно ослепшая, долго кружила над Рысевом, не зная, куда садиться.

Погодин расставил вдоль аэродрома людей, по его команде они стали стрелять из ракетниц, показывая направление посадки. И только тогда самолет после крутого виража, прошив насквозь ватную мглу, приземлился чуть ли не на середине полосы.

После посадки самолет, повизгивая тормозами, свернул не на стоянку, а дунул прямиком к аэровокзалу. Возле пятачка он закрутился на одном колесе; открылась форточка, оттуда высунулось потное, закопченное лицо Худоревского.

– Пусть медведь летает! – заорал он Погодину. – А я больше не полечу. Хватит, чуть не сгорели.

– Чего кричишь, – осадил его Погодин. – Иди отдыхай. К ним Воронков на вертолете полетит.

Кроме патрульного самолета в Рысеве находился вертолет, на котором Воронков вывозил из тайги парашютистов.

Воронков улетел под вечер и не вернулся. Всю ночь на аэродроме жгли костры, вслушивались в небо. Но оно молчало. Лишь в стороне поселка слабым туканьем тревожил слух поселковый дизель, да жутко, как по покойнику, выла чья-то собака.

Утром Погодин пришел в пилотскую, разбудил Худоревского.

– Собирайся, Миша, – тихо сказал он. – Придется тебе еще раз слетать. Такие, брат, пироги.

– Не полечу, – приоткрыл глаза летчик. – Что мне, жизнь надоела? Не соображаешь, куда посылаешь, бегаешь, людям спать не даешь.

Бешеный огонек промелькнул в глазах Погодина, но он сдержался, качнул головой и пошел к выходу. На пороге оглянулся:

– Из города Глухарев прилетел. Он просил тебя зайти к нему.

Большим человеком стал Дмитрий Глухарев – старшим инженером управления. Не хотелось Михаилу портить отношения с начальством, он торопливо соскочил с кровати.

В кабинете у начальника с утра полно народу: одни сидели вдоль стены на стульях, другие толпились в коридоре, дымили папиросами.

Глухарев расстелил на столе карту, с другой стороны над ней склонился Сергей Жигунов.

– По прямой отсюда пятьдесят три километра, от ближайшего лесничества до них сорок, – говорит он. – Лагерь пожарников на этой речушке. Площадка под вертолет в километре вверх по течению.

Пришел Худоревский, просквозил мимо курильщиков, с порога оглядел, будто переписал всех. Руку подавать не стал, молча кивнул головой, хватит, мол, вам и этого. Глухарев сразу же взял его в оборот:

– Слетаешь на пожар, выбросишь продукты, а заодно посмотришь, где вертолет.

– Не полечу, – отрезал Худоревский. – Я уже Погодину сказал. А если он в этом деле не соображает, то пусть не суется и других не баламутит. Пусть лучше на баяне играет, это у него здорово получается.

Тихо стало в кабинете, слышно, как о стекло бьется залетевшая в комнату муха.