Наконец, день на четвертый или пятый, когда все почти мои друзья-оппозиционеры были в Минске арестованы, Лукашенко получил на выборах 83 %, а я совсем загрустил, ты соизволила со мной поговорить. Ты сказала нежным голоском в трубку:
– Папочка, мне сегодня снилось, как будто ты приехал, и мы с тобой пошли покупать плюшевого щенка Томика.
Разумеется, как только я вернулся из Минска, мы немедленно отправились покупать щенка. Ты торжествовала. Ты тащила нас с мамой за руки, привела нас к прилавку, на котором должен был ждать нас щенок Томик, и остановилась в растерянности.
– Папа, – прошептала ты мне на ухо, – Томика здесь нет. Спроси, где у них такой новорожденный щеночек величиной с мою ладошку, который тявкает и двигает головой, если его погладить.
Продавщица ответила, что вот же он, новорожденный щенок, который тявкает и двигает головой, если его погладить. Только щенок был не с ладошку, а с две Варины ладошки величиной. Видимо, две недели ты мечтала о щенке так нежно, что он в твоих воспоминаниях уменьшился.
– Это, кажется, не он, – недоверчиво сказала ты, протягивая руку и гладя щенка по спине.
В ответ на поглаживание щенок повернул голову, смешно зажмурил глаза и жалостливо затявкал.
– Это он! Это он! Я его не узнала! – закричала ты радостно.
И щенок был куплен.
Весь вечер и вся семья были заняты Томиком. Построенная дедом картонная будка оказалась Томику мала, так что пришлось спешно сооружать новую. Томик получал лучшие куски за ужином и был уложен спать в твою постель.
На следующий день мы с тобой (и с Томиком, разумеется) поехали в дошкольную подготовительную группу, которую ты посещала дважды в неделю, хотя бы для того, чтобы дать дедушке передохнуть от нескончаемых шумных игр. Машину вел, как всегда, плюшевый дракон Стич, то есть я посадил дракона себе на колени, дракон держал лапами руль и балагурил всю дорогу в том смысле, что не нужно ехать ни в какую дошколку, а надо просто ехать кататься.
– Стич, – спросила ты с заднего сиденья, – а ты заметил Томика?
– Конечно, заметил, – сказал я голосом Стича. – У тебя, Варька, новый плюшевый щенок.
– Ты думаешь, он игрушечный? – уточнила ты.
– Конечно, он игрушечный, – сказал я голосом Стича.
– Нет, ошибаешься! – В твоем голосе прозвучали даже оскорбленные нотки. – Он настоящий, он живой.
– Ну и что! – не унимался я голосом Стича, пока Стич рулил. – Я тоже живой, хоть и игрушечный.
– Нет, Стич, – ты говорила таким тоном, каким сообщают другу печальную весть или смертельный диагноз. – Ты игрушечный. Ты все время веселишься, и поешь, и шутишь, и играешь. Я тебя, Стич, за это люблю, но ты можешь быть таким несерьезным только потому, что ты игрушечный. А еще ты, Стич, все время ешь сладкое. И я очень люблю смотреть, как ты съедаешь целые килограммы конфет, но ты съедаешь их, Стич, понарошку, потому что ты игрушечный. А если бы ты был живой, у тебя от килограмма конфет выпали бы все зубы и заболел бы весь-весь живот.
– У меня и так болит живот от конфет, – пытался я оправдаться голосом Стича.
– У тебя живот болит понарошку, – парировала ты. – Мне весело смотреть, как у тебя болит живот, потому что ты игрушечный. Если живот болит у кого-нибудь живого, тут нет ничего веселого. Так что ты игрушечный, Стич. Я тебя люблю, но ты игрушечный. А Томик живой.
Мы со Стичом, честно говоря, были шокированы этакой твоей тирадой. На первом же светофоре я обернулся к тебе, а Стич вполз на спинку пассажирского кресла, чтобы посмотреть тебе прямо в глаза.
– Ладно, – сказал я голосом Стича. – Пусть я игрушечный, но Томик-то почему живой?
– Он очень жалобно тявкает. – Ты отвечала, не задумываясь. – Никто игрушечный не станет так жалобно тявкать.
52
Вскоре наступила весна. За всю нашу бесконечную зиму ты ни разу не сказала мне, что тебе надоел снег, или пуховый комбинезон, или валенки, или катание на санках. Но когда наступила весна и из-под снега показалась первая зеленая травка, ты так радовалась и танцевала над этим зеленым росточком, что потеряла сапог и промочила в луже ногу.
Мы поехали на дачу, полагая, что там приятнее будет встречать первые солнечные дни и дольше можно будет гулять на улице, наслаждаясь запахом весны, терзая собаку бесконечными играми в мяч, запуская кораблики по ручейкам талой воды и все такое…
Мы жестоко ошибались. В ту зиму выпало слишком много снега. Теперь снег осел, стал совершенно черным, из-под него выкарабкались на поверхность мусор и собачьи экскременты. Когда мы с тобой выходили из дому гулять, ощущение было такое, будто гуляешь по бесконечной помойке. К тому же совершенно непонятно было, как тебя одеть. В валенках, например, гулять нельзя, ибо воды было по щиколотку и валенки промокали. А в резиновых сапогах гулять холодно, к тому же ты за зиму подросла, и уже нельзя было обуть тебя в резиновые сапоги с двумя шерстяными носками.
– А еще ты, папа, должен меня подстричь, – заявила ты, надевая легкую шапку (тогда как всю зиму гуляла, натягивая на голову пуховый капюшон комбинезона).