Отцы

— Что это значит? Как прикажешь понимать тебя? — запальчиво спросил Папке.

— А если я решу окончательно перейти на политическую работу? А если я пришел к заключению, что политическая работа важнее, чем работа в «Майском цветке»?

— Да что ты! — Председатель сберегательного ферейна «Майский цветок» был в ужасе. — Да ты серьезно? Ты же видишь, что получается: переутомление, преждевременная старость, а там, глядишь, — и ты уж полная развалина. Сказать «прости» всем радостям жизни, вечно кипеть, как в котле… Нет, Карл, не может быть, чтобы ты это серьезно… Скажет же такое!.. А обо мне ты подумал? А члены ферейна? Ты ведь знаешь, как они тебя ценят. Неужели ты думаешь, что без тебя я останусь председателем? В таком случае я тоже откажусь. Раз так, пусть все прахом идет!

Брентен, польщенный тем, что ему придают такое значение, сказал с наигранной небрежностью, тщательно вытирая лицо:

— Еще не знаю, как все сложится. Поживем — увидим.

— Тебе известны мои правила. Ты, как слепой, ходишь по краю пропасти. Нет, никогда я этого не допущу: я удержу тебя… спасу… Карл! — Папке глубоко вздохнул, провел рукой по лбу, как будто только что избегнул ужасной опасности. — Боже мой, как ты меня напугал, Карл! — Словно в полном изнеможении, он откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

Тем временем Карл, не торопясь, чуть ли не священнодействуя, заканчивал свой туалет. Фрида дала ему парадную сорочку и шепнула на ухо, чтобы он поставил вскипятить воду. Она быстро заварит кофе. Карл посмотрел на приятеля; тот сидел молча и как будто спал. Брентена тронула привязанность и забота, выказанные Паулем, хотя он и не совсем доверял его напыщенным восклицаниям, сомневался в их искренности. Всякий, кто соприкасается с театром, легко может заразиться лицемерием и фальшью. Он знал «правила» Папке. Они гласили: берегись любви и политики и в обоих случаях не теряй головы. Холостяк Папке подтверждал обычно свои теории бесчисленными рассказами о загубленных жизнях, о несчастных случаях с его знакомыми, о самоубийствах и преступлениях, — и всегда причиной всех бед, по его словам, была любовь или политика. «Женщин лучше провожать на кладбище, чем вести к венцу», — говорил Папке. «Политика, мой милый, что раскаленное железо, берегись — обожжешься!» Такими афоризмами он любил уснащать свои проповеди. Сам он, Пауль Папке, главный костюмер городского театра, благодарение богу, независимый, свободный человек; не такой он дурак, чтобы по доброй воле пойти в кабалу к женщине или политической партии; нет, он не из таких.

И вот опасения Папке подтверждаются: его друг сам на себя не похож. А все оттого, что связался с политикой. Пауль был полон самых мрачных предчувствий. Вместе вышли они на улицу и, раньше чем расстаться, выпили по стакану вина у Нимайера на Моленхофштрассе. Пауль Папке направился в погребок на Санкт-Паули выпить свою утреннюю кружку пива, а Карл Брентен — проводить агитацию среди огородников.

5

На протяжении нескольких десятков лет гамбургские рабочие с ликованием встречали результаты парламентских выборов. Для этого имелись все основания: Гамбург посылал в рейхстаг только социал-демократов. На сей раз после выборов победных празднеств не было. Правда, красный Гамбург опять избрал трех социал-демократов, но общий результат выборов оказался удручающим: вражеский блок добился того, что, несмотря на прирост голосов в четверть миллиона, количество социал-демократических мандатов в парламенте сократилось наполовину.

Карл Брентен ходил как пришибленный. Сколько недель работы! Сколько волнений! И для чего? Ведь он, как и многие другие, надеялся, что осталось сделать лишь последний рывок. Сильное впечатление на него произвели слова одного старого социал-демократа:

— Вся эта канитель с выборами — чистейшее надувательство, — сказал он. — Только народ морочат. Как было в тысяча девятьсот четвертом году? Когда у нас в гамбургском бюргершафте оказалось тринадцать депутатов, толстосумы в спешном порядке провели реакционный избирательный закон, который лишает нас возможности получить большинство. Никакие выборы нам не помогут. Кто палку взял, тот и капрал!

После неожиданного поражения на выборах Брентен надолго притих. В цехе он сидел перед горкой табака молчаливый и злой. Его участие в политических беседах выражалось теперь в едких саркастических репликах по адресу собственной партии, собственной наивности и наивности других. На фоне всех этих событий история с заметкой в газете «Эхо» забылась. Старик Хардекопф был этим весьма доволен; к поражению он относился спокойнее других — он очень хорошо помнил так называемые «карнавальные выборы»; это было двадцать лет назад, и тогда тоже, несмотря на прирост голосов, число социал-демократических мандатов сократилось. Поэтому он по мере сил подбодрял Брентена, заклинал его не отчаиваться. Победа дается лишь упорным и стойким. На следующих выборах, возможно, и даже наверняка, все будет по-другому.