Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт

Следует обратить внимание на участников этих шаманских действ под якобы невинным названием «Концерты хасидской музыки», а также на то, какие тёмные и фанатичные силы из Неве-Меирии задают там тон! Не настала ли пора запретить «концерты» дуэта шаманов от «искусства» Гилада и Ронена под двусмысленным названием «Хайханим» (стоило бы разобраться, что зашифровано под этим названием: чему они ухмыляются, над чем смеются?)?! Или хотя бы запретить использовать на этих «концертах» шофар, наносящий явный и непоправимый вред психике, а может, и умственным способностям посетителей «Цлилей Рина»? Как бы то ни было, но посещение наших эранийских мест культурного досуга пришельцами из других, тем более — дальних населённых пунктов Арцены, — следует разумно ограничить!» Моти хмуро молчал, ни на кого не глядя, только подумал: «Зато умственным способностям Офелии уже ничто не поможет — они давно в ущербе…» — но ничего не сказал. Рути, по лицу которой расплылись красные пятна, порывалась что-то возразить, протягивая руку к сыну, но Галь свирепо оглядел сидящих за столом.

Гай веско прихлопнул ладонью по столу, так, что тарелки, стоящие на столе, легонько подскочили, и с кривой ухмылочкой заявил, пристально глядя на Ширли: «Ишь чего захотели: звуковой наркотик под видом концерта!» Галь пристально поглядел на брата, и тот как язык проглотил. После чего Галь продолжил чтение, поглядывая то на родителей, то на сестру: «В последнее время были замечены явные признаки того, что, судя по всему, любимцы религиозной публики Гилад и Ронен начали терять свою так называемую «артистическую» форму. Как свидетельствует эксклюзивный информатор, во время последних концертов они несколько раз внезапно замолкали. Это, конечно, вызывало горькое и шумное разочарование их поклонников и их бурную реакцию. При этом оба штукаря восполняли потерю голосов трублением в шофар, он же, как было сказано, источник тёмной звуковой агрессии».

Тут уж Ширли не выдержала: «Это что, ваша звезда… э-э-э… крутой дезы… утверждает, что Гилад и Ронен внезапно потеряли голос?» Но тут Галь со всей силы ткнул её кулаком в бок: «Если ты скажешь ещё хоть одно слово…» — «И скажу!

Лучше ты скажи, что вы там делали во время концерта рядом с «Цли…» — закричала Ширли звенящим от слёз голосом и тут же получила новый, более сильный удар. Она вскочила из-за стола и тут же согнулась от боли.

Моти затравленно глянул на сыновей, которые уже собирались накинуться с кулаками на сестру. Внезапно вскочил и подошёл к дочери, глядя на неё с участливой тревогой: «Что с тобой, девочка, тебе очень больно?» Рути обняла дочку за плечи и увела в кухню, закрыв за собой дверь: «Посиди тут, сладкая моя девочка, сюда я их не пущу, пусть успокоятся… На тебе стаканчик сока… и возьми ещё, что хочешь… Вот, пончики, я спекла…» — «Ничего не хочу… — плакала Ширли, согнувшись над столом. Захлёбываясь от рыданий, она наконец-то начала сбивчиво рассказывать, что произошло во время того концерта: — …У Тум-бе-ля был… в ру-ру-ру… ках какой-то… та-та-та-фон… О-о-они какую-то авантюру задумали. Папа лучше бы по-по-понял… То же самое было и на Дне кайфа, а потом у-у-у нас в тот же день, когда я впервые ходила с Доронами на концерт… У-у-у ме-ме-меня магни…» — но договорить ей не удалось: в кухню ворвались-таки близнецы, лица которых испугали Рути. За ними следом вбежал Моти: «Мальчики, немедленно прекратите! Я кому говорю! Оставьте сестру в покое! Не смейте трогать её!» Он встал между Ширли, прикрывающей руками побледневшее лицо, и подскочившими к кухонному столу близнецами. Рядом встала Рути, и мальчишки остановились, продолжая сжимать кулаки. Моти ласково, но настойчиво поднял Ширли, поддерживая за локоть, обнял её и, загораживая от братьев, отвёл в её комнату. Рути шла следом. В комнате они успокоили девочку и тихо вышли.

Ширли заперлась в своей комнате, легла на диван и не выходила до самого вечера, пока не услышала, что братья ушли. Лёжа на диване, она протянула руку, взяла та-фон и, после минутного раздумья, позвонила Ренане. Еле сдерживая рыдания, Ширли рассказала о том, что произошло у них только что за обедом, не без дрожи в голосе описала впечатление, которое на неё произвела статья Офелии Тишкер в прочтении Галя, то, как он прореагировал, когда она попыталась, наконец-то рассказать родителям, что видела их с Тумбелем возле Лужайки.

«Они хотят запретить шофар, а, может, и закрыть Лужайку. Офелия на это чётко намекнула — это в последнем номере «Бокер-Эр». Ты почитай!» — «Ширли, у нас дома нет этой газеты: папа и мама не разрешают. Там обычно реклама ужасная…» — «Эх, если бы я могла тебе только статью принести… Но братья не даду-у-ут… — и Ширли всхлипнула, потом, немного справившись с эмоциями, уже более спокойно спросила: — Может, твой папа сделает исключение? Ты попроси папу, достаньте последний номер газеты, вы и почитаете только эту статью. Вы должны знать, что она написала о шофаре — это очень важно!..»

* * *