Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт

Во многом я тоже виноват… Ведь она всегда старается мне угодить, она меня очень любит… Я должен был раньше это понять и с самого начала не настаивать на многих вещах… Это же её родные… Как я мог! – и Моти опустил голову, охватив её руками. – Они ведь тебя так хорошо приняли!.. Несмотря на то, что ты на меня похожа…" – "Ладно, папуля… прошлого не воротишь… Но ты знай – я пока что поживу в общежитии… А домой – нет, папочка, ни за что… Прости меня, но – не могу…" – и её глаза подозрительно заблестели. "Ладно, родная, не надо расстраиваться… Мы что-нибудь придумаем… А может?.." – с безумной надеждой спросил Моти. – "Нет! И вот ещё что, папа! Вы с мамой обсуждаете опцию Австралии – так вот: НЕТ И НЕТ! Вы как хотите, но для меня это немыслимо!" – "Но там же у тебя была бы возможность получить хорошее художественное образование, анимациями бы занялась всерьёз! А Тору можно учить и там – в той школе, где ты училась. И Яэль рядом – я же видел, как вы с нею сдружились!" – "Нет, папочка, родной мой!

Я ни в какую Австралию не поеду, тут у меня всё самое дорогое… Вот и ты не захотел туда ехать, хотя все родные твои там…" – "Ладно, мы ещё об этом поговорим… Подумай, что у тебя будет с учёбой, если вашу ульпену и вправду закроют, как братья говорили…" – и Моти решительно тронул машину, замолчав и оставив за собой последнее слово.

Моти довёз дочку до перекрёстка, где начинался присоединённый к Эрании микрорайон Юд-Гимель, и она попросила остановиться здесь, дальше не ехать. Он хотел помочь дочери донести её вещи, она осторожно, но твёрдо отклонила его предложение. Она только в полном молчании поцеловала его в щёку, помахала рукой и потащила тяжёлую сумку по поднимающейся вверх и почему-то сильно сузившейся улице… Она слабым кивком и улыбкой ответила на робкую просьбу отца звонить каждый день, только молча пожала плечами… Моти с горечью смотрел ей вслед…

Но почему такой болью сжало сердце?..

***

Когда Ширли поздним вечером появилась на пороге их маленькой квартирки в общежитии, Ренана молча, без улыбки, уставилась на неё, потом, не глядя, пробурчала: "А я уж думала, что ты больше не появишься, что тебя дома запрут…" Она поразила Ширли несвойственным ей угрюмым видом и покрасневшими глазами, тем, что молча помогла Ширли втащить и поставить под кровать тяжёлую сумку. Вопреки обыкновению, девушки даже не расцеловались при встрече. Ширли отказалась от ужина, сказав, что поела дома перед отъездом, уселась в уголок дивана и молча поглядывала на подругу, которая лениво ковыряла ложкой в тарелке. Наконец, Ширли спросила: "А ты чего не ешь?" – "Не могу… пока не узнаю, где папа…" – "А-а-а…

Прости…" – не глядя на подругу, протянула Ширли.

Ренану как прорвало: "Это ты прости… Слишком много на меня навалилось со вчерашнего вечера… И всё в себе… Не хотелось никому говорить…" – "А что?" – смущённо спросила Ширли. И Ренана принялась рассказывать о том, что случилось на Турнире. Ширли, потрясённо слушая, поняла, что её вчерашний сон парадоксально отразил реальный кошмар ареста Бенци. Семья до сих пор не знает, где он и что с ним. Ширли вдруг вспомнила, что в её сне Бенци как бы удалялся в завихряющуюся бесконечность, в глазах застыло выражение не свойственного ему отчаяния и безнадёжности. К горлу подступил комок, стало жутко, от чего сердце затрепыхалось в груди с такой силой, что, казалось, воздуха не хватает. Но об этом она подруге не могла рассказать – та и так была почти на грани истерики.

Ширли знала, что Ренана очень любит отца и робко преклоняется перед ним. Подруга начала рассказывать об отце, и затуманенный взор её был направлен куда-то вдаль, она словно бы разговаривала сама с собой, не замечая присутствия Ширли.