Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт

— «Мама, ты что!? Разве фиолетовые друзья — это более постыдно, чем те пары, о которых я только что говорила? Или, может, хуже употребления наркотиков? А ты-то сама, мама, откуда вышла в элитарии? Кто на самом деле твои родители, братья и сестра?» — «Это ничего не значит… Это… было раньше… это моё… прошлое… только моё… никого не касается…» — «Но ты же сама говорила!..» — воскликнула девочка. — «Э-э-э… доченька… понимаешь? Дороны — хорошие люди, но они, как бы это сказать… то есть — не в струе… Более того! Их считают антистримерами… — чуть слышно пробормотала Рути. — Ты же знаешь, какая у них репутация! А ты с ними в такой тесной дружбе!» — «Да, они мои близкие друзья! И меня не интересует, что о них говорят, как и нет дела до какой-то там струи! Ясно?!» — выкрикнула девочка. — «Но твои братья уже предупредили, что…» — «А я плевать хотела, что они говорят! Во всяком случае, ни про меня, ни про кого из Доронов никто не скажет, что мы торгуем наркотиками в туалете гимназии… или паба «У Одеда»! Или в «Романтических гротах»… или у Забора… Пусть на себя посмотрят! Вот о них таки-да говорят, и это похуже того, что говорят обо мне! Разве что в «Silonocool-News» не пишут…» — «Но они друзья Тима… Он устроил их в батальон дубонов… очень престижно… Доченька, ты не понимаешь, что это значит…» — понизив голос, произнёс Моти. — «А почему вы позволяете приходить этому в наш дом?.. Я друзей не могу пригласить, а эти постоянно…» — «Тише, тише, дорогая… Мы просто хотели узнать, как у тебя обстоят дела. Неужели папе с мамой это знать запрещено? — прошептала Рути, протягивая к дочке руки. — Я тоже надеюсь, что ничего плохого ты не делаешь, но… будь осторожна — об этом мы тебя и просим…» — «Я понимаю, но и вы поймите… Мне вас жаль, но я так больше не могу. Дом для меня с некоторых пор перестал быть домом. У других людей я себя чувствую гораздо уютнее, там меня понимают и принимают. Тут у меня своя комната и всё, чего душа желает, но нет самого главного. Не могу провести дома шабат! А там — теснее, но зато весело, уютно и — тепло. Этот наш разговор лишний раз это показал… Хорошо, что у меня появился уголок в общежитии…» Моти глядел на дочь, и во взгляде сквозила обида: он старался, создавая тёплый уютный дом — для детей, старался!.. А дочка говорит, что дом перестал быть домом, что ей лучше в шуме и тесноте семьи его старого армейского приятеля. А сыновьям лучше с его другим армейским приятелем, пусть и бывшим… Как это у него сложилось в семье?.. Неожиданно Рути, поджав губы, чуть слышно пробормотала: «И к Доронам ближе, правда?» Моти бросил укоризненный взгляд на жену. Ширли покраснела, но, пропустив мимо ушей ревнивое замечание матери, продолжила: «Через год мы будем учиться в Неве-Меирии в старших классах ульпены, там отличное общежитие, гораздо просторней и благоустроенней. А вас я буду навещать… когда их дома не будет. А может, и вы будете меня навещать… Пока они так себя ведут и всех запугали… и не только в семье… — вот, кстати, о чём гораздо больше, чем обо мне, говорит вся Эрания!..» — «Ширли, доченька, но это же твои родные братья! Они по-своему понимают, что лучше для тебя, стараются тебе это привить…» — «Вот когда перестанут стараться…» — и девочка неожиданно всхлипнула. Затем встала и поднялась к себе. Моти с горьким выражением лица уставился в пол. Он оглядел просторный салон двухэтажного коттеджа, в который вложил в своё время столько сил и средств, и внезапно с горечью подумал, что им с женой в этих хоромах предстоит стареть без детей.

Рути выслушала дочь, поджав губы, и больше ничего не сказала. Она беспомощно поглядела на Моти, но тот уже вперился невидящим взглядом в какой-то журнал, всем своим видом давая понять, что больше обсуждать этот вопрос не намерен.

Назавтра утром Ширли села в машину рядом с отцом, и они молча доехали до ульпены.

Она ласково коснулась губами щеки отца и выбралась из машины. Моти помахал ей рукой и низко наклонился, вставляя ключ зажигания, чтобы дочь не видела его лица.

А она долго следила грустными глазами за удаляющейся машиной, и виноватая улыбка долго не сходила с её лица. Ни слова не было сказано на прощанье…

* * *

Мерав появилась в ульпене через два дня после драки в «Шоко-Мамтоко», накануне возвращения Ренаны и Ширли. Она целый день рассказывала свою версию происшедшего, не делая упор на драке, как таковой. Она рассказывала, что «у тихони из Эрании-Далет, сестры братьев Блох, появился boy-friend, с ним она ходит по вечерам по ресторанам и прочим злачным местам… — и тут же прибавляла: — А Ренана-то, ваша скромница! Она устроила своей сопернице в «Шоко-Мамтоко» настоящую сцену ревности… между прочим, из-за оч-ч-ень эффектного парня, «американца»!" Спасибо Даси, она сразу же её при всех осадила: оказалось, там присутствовали «двоюродные родичи» Даси и кое-что видели и слышали. В конце дня Мерав вызвали к директору, откуда она вышла тише воды, ниже травы. Назавтра она покинула ульпену, и только близким подругам поведала, что папа устроил её в студию Дова Бар-Зеэвува и в гимназию Галили.