Отцы-командиры. Часть 1

Уже на следующий день за мной приехал «купец». Это был майор, начальник отделения по изучению и использованию опыта войны оперативного отдела штаба 46-й армии. Фамилию его, за небольшой срок службы у него, я уже забыл. Знаю, что она была с окончанием на «ко», то есть украинская. Он уже ознакомился с моей характеристикой по личному делу и должен был лицезреть меня в натуральном виде. Ему нужен был второй помощник для ведения журнала боевых действий армии и отчетной карты. Другой капитан собирал сводки обобщенного фронтового опыта с корпусов и делал сводные для армии и для отправки в штаб фронта и Генеральный штаб. Также, как и я, отправлял свои ежемесячные журналы боевых действий с отчетными картами в те самые адреса, оставляя в делах отдела третий экземпляр.

Я быстро вошел в курс моих обязанностей и начал подгонять дела за два истекших месяца. Если не было капитана, то почему сам майор не делал этого? Видимо, к концу войны начались разброд и шатание даже в крупных штабах. Кроме документов нашего отдела, я почти всегда пользовался сводками разведывательного отдела, донесениями  штаба артиллерии и других штабов родов войск, в том числе и танковых. Особенно хорошо у меня получались отчетные карты.

Писал я в рабочих тетрадях, после диктовал сводки закрепленной за нами машинистке по имени Мария Михайловна. Она была старше меня лет на пять, сожительствовала с одним из подполковников, начальником направления на один из корпусов. Размещалось наше отделение в одном из домиков в окрестностях Вены, где было четыре комнаты: нам, офицерам, чертежнику и машинистке. В первый же день моей диктовки Мария рассказала решительно все о себе и выпытала не меньше и у меня, так как ей необходим был перекур через каждый час. Она своими словами строчила так же, как и пальцами по клавиатуре.

Прежде всего, она спросила меня, сколько посылок я выслал своим родным. Я ей ответил, что еще не имею ни своих рублей, ни австрийских шиллингов, ни чешских крон, ни мадьярских пенго. После обеда она принесла мне один талон на отправку посылки, причитающийся мне, и один свой, и оккупационных денег на покупку материала и его пересылку, и даже две сумки из ткани в качестве упаковочного материала. Окончив работу, мы пошли в штабной магазин «Военторга» и закупили много всяких тканей, в основном ситца и сатина. Быстро упаковали их, зашили, я надписал адреса, заполнил бланки переводов и в тот же день их отправили. Я был поражен активностью и умением Марии. Это мы успели отправить за апрель, а предстояло еще использовать и майскую отправку, а это уже кое-что значило для моих сестер на «выданье» в такое тяжелое время.

В один из дней Мария повела рассказ о себе, о ее с самого начала войны службе военнообязанной делопроизводителя и машинистки в одном из штабов. Сообщила, что еще в 1941 году она получила ранение в бедро, и тут же показала место, заставив меня покраснеть, а она обозвала меня «вьюношей непорочным». Последние полтора года, как я написал, она жила с подполковником. Успела отправить с десяток посылок его жене и двоим детям. Она выпытывала меня: не бросит ли подполковник ее после войны? На чьей стороне больше прав: на ее или его жены? Для ускорения печатанья мне приходилось диктовать текст, но каково мне бывало, когда в боевых документах  часто встречались населенные пункты с такими, например, названиями, как: Хуедин, Ибанешти и другие подобные им. В таком случае я подсовывал ей карту с этим названием и просил перепечатать точно, как в карте. Она читала вслух, громко хохотала и жестами разъясняла, вводя меня в еще большее смущение.

Я очень быстро подогнал всю запущенность в делах, сам наносил тушью обстановку и даже лучше чертежника, рядового Алексея, родом из Харькова. Он пережил там оккупацию и прилично владел немецким языком, следовательно, быстро находил контакте австрийками, чешками, мадьярками и пользовался у них большим авторитетом, чем мы, офицеры, что было вполне естественно в тех условиях. Он вычерчивал схемы для моего коллеги, занимался вопросами размещения и хозяйственными делами. Питание офицеров было налажено через военторговскую столовую на основании наших продовольственных норм. Но, боже мой, как они отличались не только в Союзе, но и здесь!

Завтраки, обеды и ужины состояли из нескольких блюд и из самых деликатесных продуктов, подавались они на настоящем фарфоре, пользовались мы столовым серебром, и только замечательное чешское пиво отпускали за чисто символическую плату оккупационными деньгами в хрустальных бокалах. Для пущего антуража офицеры и вольнонаемные сотрудницы питались вместе, что напоминало не просто столовую, а как бы ресторан с официантками. Продукты были не наши, а трофейные, захваченные в Вене из последних запасов вермахта. Женщины щеголяли в заграничных нарядах и, предчувствуя конец войне, выбирали себе женихов без особого разбора, стремительно и настойчиво.