Отцы-командиры Часть I

Но я дал согласие, и общими усилиями мы начали подготовку. У меня была неплохая память, и с третьей репетиции  я уже знал всю пьесу наизусть, а не только свои слова. Станичные проказы молодого парнишки были близки многим из нас, и я с ними справлялся неплохо. Но там была сценка, проходившая на базаре, когда Семка в споре переплясал цыгана. Танцам нас не учили, поэтому я много раз отказывался от этого эпизода, а так как это был один из важнейших моментов замысла всего спектакля, то мне пришлось имитировать пляску в тесном кругу своих станичных сверстников, которые скрывали мое неумение от зрителей Спектакль имел успех, и его показывали дважды. Именно тогда мы учились аплодировать — делать «ладушки». В учительской школы стояла фисгармония (вроде маленького органа), но на ней никто не мог играть (Этот невиданный инструмент в станице был презентован школе вместе со зданием попечителем Мамонтовым.) На всю станицу был один гармонист, и тот слепой. Играл он только плясовые наигрыши, да и те весьма плохо, так как, видимо, не имел слуха и вечно был пьян, поскольку играл на всех свадьбах и других торжествах. Главным музыкальным инструментом была в те годы балалайка.

Весной 1936 года, когда заканчивалась учеба в наших двух выпускных классах, у меня начались прежние приступы малярии, проболел я более двух месяцев и вернулся в школу, когда закончились экзамены. Так как мне только 18 сентября исполнялось четырнадцать лет и я все равно не мог  быть принят ни в один из техникумов, а восьмого класса в нашей школе пока не предвиделось, то директор порекомендовал родителям оставить меня повторно в седьмом классе. Так мы и поступили, хотя мне было малоинтересно повторять программу. На четвертую мою школьную зиму в отрыве от дома родные определили меня по просьбе отцовой двоюродной сестры тетки Лукерьи к ней на квартиру, так как своих детей в этой семье не было. Дом у них был «кулацкий» — из трех комнат с верандой. Ее муж ранее был в отряде самообороны, за что и был пожалован этим домом, реквизированным у «богачей». Тетя и ее муж работали в поле. Возвращались поздно, а я присматривал за всем их хозяйством: давал корм свинье, овцам, курам, рубил дрова к каждой топке, делал уборку. Тетя была рада такому помощнику по хозяйству. Я приносил с хутора свои харчишки, как и прежде, однако питался гораздо лучше, так как у них имелась корова, молоко бывало всегда во всех видах. Тетя делала закваску-то, что ныне мы называем кефиром, — помещала ее из кувшина в холстяную сумку, с которой стекала весь день сыворотка, а утром она разбавляла свежий творог свежим молоком и мы ели его с горячими кукурузными лепешками. Питались в этот год гораздо лучше.

Именно в это время появились книжки и в нашей школьной библиотеке. Это было событие! Я каждую неделю менял книги и зачитывался ими на русской печке при свете каганца — керосиновой лампы без стекла. Как я сожалел о хуторском электричестве, но здесь его еще не было. Имевшийся двухтактный дизельный двигатель приводил во вращение динамомашину, которая могла осветить только сельский совет, колхозные конторы и станичный народный дом — «Нардом», как именовали тогда клуб и кинозал в одном понятии. Детские сеансы бывали каждую субботу, однако не всегда бывали 25 копеек на билет. Но и тут был найден выход. Однажды колхоз «Коминтерн» решил за счет колхоза показать всем своим членам в праздничный день кинофильм. Закупили в клубе билеты, а пропуск в зал организовали сами. Билеты с непогашенным «контролем» были списаны и выброшены. Мой приятель подобрал их, и мы до конца года проходили по ним, стараясь заранее узнать только расцветку «квитка», чтобы не распознали на контроле.