В комнате топилась печь. Около нее орудовал разведчик, которого все уважительно называли Павел Платонович. Он выглядел старше всех, примерно лет сорока. Два разведчика принесли из походной кухни в котелках ужин и поставили на плиту для подогрева. На плите что-то шкворчало, и по комнате разносился запах «свежака», как у нас на Кубани называли первую зажарку мяса для забойщика и разделочников мяса после забоя свиньи. Посреди комнаты стоял большой кухонный стол, за которым и разместился весь взвод, кроме посыльного в штабе полка. За столом сержант продолжил мое знакомство с людьми. Он и с ним еще двое были из станицы Белокалитвинской с Дона. Все они работали в потребкооперации. Назвал и остальных по памяти. Павел Платонович подавал на стол жаркое с картофелем — дар хозяйки резакам[3]
. Разведчики ели, расхваливая мастерство «стряпухи». Минометный обстрел противника не прекращался ни на минуту. Разрывы мин то приближались, то отдалялись, а мне всякий раз казалось, что следующая мина попадет прямо в дом. Хуже всех за столом в тот вечер чувствовал себя я, но старался не показывать вида. Все о себе рассказали кратко, только нештатный повар ничего не сказал о себе. И я решил его вовлечь в разговор, спросив:— Павел Платонович, а почему вы о себе ничего не рассказали?
— А мне рассказывать не о чем. Вы заметили, что почти у всех есть земляки и только у меня нет ни одного близкого во всем полку, а может, и в дивизии. Один я.
— Ну так назовитесь, хоть откуда вы?
— Да я ставропольчанин, с Черкессии родом, — ответил он нерешительно.
— А какой станицы? — спросил я, так как уловил в его разговоре что-то близкое и родное. Его тоже, видимо, смутило, что я не назвал ни села ни деревни...
— Сторожевой, — ответил он не особенно уверенно. Я поднялся и произнес:
— Вот теперь и у вас будет земляк — командир взвода! Я родом из станицы Исправной, а жили мы на хуторе Новоисправненском.
— А кто ваш батько?
— Лебединцев, а по-уличному — Лебедев, — ответил я.
— Захар Кондратьевич? — удивился он. — Мы же вместе в тридцатом на недельных курсах бригадиров учились.
Сержант и все разведчики с интересом слушали наш диалог и принялись поздравлять Павла Платоновича с появлением и у него земляка. Он тут же покинул свой пост у плиты, вытащил из вещевого мешка свою флягу, в которой сохранилась двух — или трехдневная зимняя «наркомовская» пайка, и разлил всем ради встречи, хотя, как выяснилось, у них было неписаное правило — в ночь не «принимать» по той причине, что всегда могут вызвать на задание. Земляк сел рядом и принялся расспрашивать о моих близких. Я рассказал о гибели отца на сплаве леса и где проживает мать. Я заметил, как по его пышным буденновским усам стекали слезы, которых он не стеснялся. Я спросил его о том, как он в таком возрасте мог попасть во взвод пешей разведки. Он пояснил, что еще во время формирования полка его, как казака, определили во взвод конной разведки, но лошадей не было и его перевели в пешую разведку. Этой же ночью состоялось мое первое боевое крещение, но о нем в главе «О храбрости и трусости».