Отцы-командиры Часть I

Вскоре я получил предписание явиться в село Марьина Роща в оперативный отдел штаба 47-й армии. Меня принял начальник в звании полковника. Он внимательно ознакомился с прохождением мной службы и объявил, что назначает меня офицером связи командования при штабе 318-й стрелковой дивизии, которая находилась в обороне, упираясь своим левым флангом в Цемесскую бухту при выходе из Новороссийска, а правым в высоту Сахарная Голова. Командный пункт ее находился на девятом километре от города на приморском шоссе в штольне скалы. Ранее на этой территории был пионерский лагерь под названием «Шесхарис». В мои обязанности входило ежедневно утром и вечером информировать офицера-направленца или оперативного дежурного штаба об обстановке. Требовалось периодически бывать в полках, изучать обстановку  и информировать обо всех переменах и изменениях. Я понимал, что мне будет нелегко справляться с такими серьезными задачами при моем чине и молодости. Ведь мне 18 сентября исполнилось только 20 лет.

Я начал с того, что хорошо изучил по карте полосу обороны дивизии. Каждый день читал оперативные сводки и боевые донесения в штаб армии, запомнил командование и всех штабных офицеров, а порой и оказывал практическую помощь офицерам-операторам в вычерчивании схем и отчетных карт.

От Новороссийска нас отделяла бухта. Немцы по много раз в сутки обстреливали район командного пункта, но подземное убежище в скале могло выдержать разрыв даже самой мощной авиабомбы. Отдыхали мы ночью в зданиях бывшего лагеря, в которых были выбиты окна. Кормили и здесь весьма скудно, правда, конина здесь в рацион не шла. С наступлением темноты мы иногда спускались к берегу бухты и собирали на берегу оглушенную разрывами снарядов рыбешку и варили уху.

Когда обстановка в этой дивизии стабилизировалась, надобность в моей информации отпала и меня перебросили за Кабардинский перевал в поселок Эриванский, где саперы сооружали мосты через реки и делали трассу с жердевым покрытием. Это была единственная лесная дорога, выводившая от побережья к частям нескольких дивизий, но из-за заболоченности была непроходима даже для американских тягачей «Студебеккеров». На большом протяжении эту дорогу усиливали сплошным жердевым покрытием. По ней, не проваливаясь в топи, можно было ехать с минимальной скоростью, но у водителей от трясучки немели кисти рук, а у пассажиров начинались колики в желудке. То была истинная езда по «стиральной доске». Но иного выхода в тех условиях наши инженерные войска просто не могли придумать. Именно по этой дороге мне пришлось пройти пешком с Народным комиссаром путей сообщения и членом Политбюро нашей партии Лазарем Моисеевичем Кагановичем, который в то время был Членом Военного Совета Черноморской группы войск, штаб которой располагался в Фальшивом Геленджике. Он был ранен, адъютант вырезал ему палку, и он, опираясь на нее, шагал в своей железнодорожной форменной шинели и фуражке по этому жердевому настилу.  

Немцами и нами много написано о бедствиях немецкой 6-й армии, попавшей в окружение под Сталинградом на не самое продолжительное время. Почему же наши военные историки не исследовали данные о страданиях в течение полугода людей пяти армий (47-й, 56-й, 18-й, 46-й и 37-й), отрезанных горами с юга от единственной приморской дороги, а с севера прижатых к горам немецко-румынскими войсками? А наградой за все эти многомесячные страдания оказалась медаль «За оборону Кавказа», учрежденная 1 мая 1943 года.