Отцы наши

Том понял, что хочет писать. Он вылез из постели и ощупью побрел по коридору в ванную. Сколько еще Малькольм позволит ему оставаться? — спрашивал он себя. Прошло уже одиннадцать дней. Том был уверен, что дядя не хочет, чтобы он здесь был, как бы Малькольм ни старался это скрыть (не слишком успешно). Никто не хотел, чтобы он здесь был. Он подумал об этом безо всякой жалости к себе.

Когда он закончил и стал мыть руки, он уставился в зеркало над раковиной. Он не чувствовал, что узнает себя, когда глядит на собственное отражение, и засомневался в том, нормально ли это. Но хуже, чем эта диссоциация, были те случаи, когда он видел только лицо отца, смотревшее на него.

Нужно придумать план, решил он. Ему нужна идея, куда дальше двигаться, что он может сделать. Но он устал. Он боялся, что дальше не будет ничего.

В раковине с утра оставались еще следы пены для бритья и черные волоски. Том включил воду, чтобы смыть их. Вода уходила медленно, так что он вынул ситечко, вытер пальцем с края черную слизь и отправил ее в темноту слива. Потом наклонился и всмотрелся в нее. Грязь по краям слива почти сразу же исчезала во тьме, невозможно было сказать, до какой глубины она доходила. На какой-то момент его захватила мысль о пустых трубах, уходящих все дальше и дальше, он представил, что стал таким маленьким, что может в них исчезнуть. Он пустил воду посильнее, чтобы посмотреть, сможет ли сделать так, чтобы вода не успела уйти и поднялась на поверхность. Когда ему это удалось, он был почти разочарован. Сначала далеко внизу появился слабый блеск, это мерцание все усиливалось, поднималось, вздымалось к краям и, наконец, стало чистым и безвредным на поверхности раковины.

Он снова сполоснул руки, и, когда выключил краны, все недостающие кусочки памяти тихо сложились у него в голове. Где был Никки? Никки был в постели в тот день, читал комиксы. Его плечо все еще болело, это было сразу после того, как он упал со скалы на пляже и им с Томми пришлось пройти полдороги до дома пешком. Никки нужен был отдых на пару дней, ему не разрешали играть и, конечно, от него не требовали выполнять никакую работу по дому.

Том испытал странное чувство, как будто мир вокруг меняет форму. В том, что он разрешил загадку, было некоторое удовлетворение, но в первую очередь он ощущал, что у него почва ушла из-под ног. Когда он брел по коридору обратно в комнату, до него дошло кое-что еще. Никки вывихнул плечо, когда ему вот-вот должно было исполниться восемь. А Тому, следовательно, было шесть. От осознания этого у Тома перехватило дыхание: это происшествие никак не могло случиться незадолго до убийств.

Возможно ли это? Том лег обратно на кровать и попытался сосредоточиться. Он был практически уверен, что не ошибается: в тот день у Никки еще болело плечо. Эту часть, когда он ее вспомнил, он ощущал как подлинную — мозг не изобрел ее на ходу, она всегда была в памяти, просто вне поля зрения. Но кто знает, что тут правда? Ведь спросить ему было не у кого.

Он забрался под одеяло и попытался согреться. Хотя он и не стал задергивать занавески перед сном, в комнате было совершенно темно. Если не было луны, ночью здесь было хоть глаз выколи, не то что в городах, где тьма всегда разбавлена. Том уже и позабыл тяжелую ткань ночей на островах.

Он снова попытался сфокусироваться на воспоминаниях, но ничего не получалось. Он ненавидел неотчетливость прошлого, она его пугала. Кроме того, ему казалось жестоким, что сами чувства — ужас, стыд — помнились очень живо, а так много фактических деталей ускользало. Это означало, что ему приходилось испытывать муки прошлого, не облегченные беспристрастностью взрослого. Повернувшись на бок, он подтянул колени и закрыл глаза.

Когда он снова проснулся, уже рассвело; комната была наполовину освещена бледным утренним светом. Том сел и снова оживил все в памяти. К тому моменту, когда он спустился и сделал себе кофе, в голове у него немножко прояснилось. Он был рад, что Малькольм еще не встал.

Стоя босиком над чайником и глядя на блеклую вересковую пустошь, Том пришел к выводу, что, скорее всего, его мозг соединил два похожих происшествия. Он подумал, что ссора по поводу стирки в действительности произошла за годы, а не за дни до убийств. Но, вероятно, за несколько дней до того, что случилось, тоже был какой-то спор — только он его сейчас не помнил. Потом, когда в голове все пошло кувырком, он эти две ссоры соединил в одну.

Когда он все это понял, он ничуть не удивился. Его ум таким образом старался удержать другое воспоминание — то, ужасное, занимавшее всю его сердцевину. И Том догадался, что оно постепенно стало искажать все остальные. Ему казалось, что он только того и заслуживал, чтобы его мозг зацепился давным-давно за один момент и решил сохранить его чистым и ярким ценой всего остального. Со временем все воспоминания свернулись вокруг того единственного, которого он не мог вынести, и постепенно переняли его ужасную форму.

18

В то утро зарядил ливень и ветер был яростным.