Отвага (сборник)

— Если коротко, то «давай-давай»! К показателям неравнодушен, поскольку в академию рвется. Два года назад жену привез и находится у нее под каблуком — коврики выбивает… Ты, между прочим, учти: твой взвод по всем месячным показателям был пока лучшим.

— Учту, — сказал я. — Только не пойму, зачем ты меня пугаешь?

— Да не пугаю я, хотел просто объективно проинформировать — ты все-таки новенький. А вообще… — Голос моего соседа зазвучал вдруг безнадежно-устало: — Надоело мне все это до умопомрачения!

— Не понимаю.

— Поймешь, только не сразу… Замполит приглашал зайти?

— Приглашал.

Нагорный самодовольно хохотнул:

— Иначе и быть не могло!

Он уже начал меня раздражать.

— Слушай, Гелий, — сказал я суховато, — давай без загадок и намеков. Я люблю ясность.

— Прекрасная черта характера! На будущее учтем. — Нагорный опять усмехнулся: — Разрешите прилечь после обеда?

— Сделайте одолжение, — в тон ему ответил я.

— Кстати, подпоручик, вы не желаете отобедать?

— Желаю.

— Тогда сориентирую. С нашего крылечка сразу налево. В конце улочки, за проходной, разумеется, длинный дом. С одного края в нем солдатская столовая, с другого — офицерская, по субботам и воскресеньям трансформируемая в кафе «Ракета»… Приятного аппетита!

Нагорный швырнул на койку, возле которой на стене ничего не было, старую газету, снял ремень, китель и, не разуваясь, лег.

Майор Колодяжный, когда я пришел к нему, был у себя не один — у него сидел какой-то капитан. Капитан назвал свою фамилию — Батурин, а когда замполит, повернувшись к нему, заметил, что я — пополнение не только в офицерские, но и в партийные ряды, я понял, что это секретарь партбюро дивизиона.

Нет, ни расспросов, ни уточнения анкетных данных, ни заявлений о том, что «мы надеемся, мы уверены, что вы, как и подобает молодому коммунисту», и так далее и тому подобное… ничего этого тогда не было. Просто мы немного поговорили о том о сем, Батурин весьма лестно отозвался о моем втором соседе, лейтенанте-инженере Моложаеве, кажется, даже рассказал какой-то анекдот, — разумеется, вне всякой связи с Моложаевым, мы посмеялись, потом секретарь партбюро, взглянув на часы, исчез, не забыв, однако, предупредить меня, чтобы завтра в свободное время я обязательно зашел к нему или в партбюро, или на СРЦ — по должности он был начальником этой станции.

— Ну как? — спросил Колодяжный, когда капитан Батурин вышел.

Я понял, что он спрашивает не о нем, а вообще, и ответил, что ничего, жить, по-моему, можно, а там будет видно. Если уж, как говорится, назвался груздем…

— Каковы ваши планы на сегодня?

Я растерялся: какие могут быть планы, когда, сказать по правде, я еще не пришел в себя после двух самолетов, моторки, ослепляющей красоты вокруг, от встречи с ним — Колодяжным, с Мельниковым, с Лялько, с Гелием Емельяновичем… Я только пожал плечами.

— Хотите, я за вас отвечу? — продолжал замполит. — Вы думаете примерно так: скорей бы прошел этот день. Поужинать, попить чайку и завалиться спать, чтобы побыстрей шло время, а завтра — за дело, за дело — иначе можно закиснуть.

— Примерно так, — подтвердил я. — Первые дни, говорят, самые трудные.

— Вы музыку любите?

Я удивился этому вопросу, но удивления своего постарался не показывать.

— Это зависит от музыки… Предпочитаю старинную и классику.

Я мог бы сказать, что очень люблю клавесин и орган, что любовь к серьезной музыке привила мне моя мама, — она окончила музыкальное училище и прекрасно играла на рояле. Играла… Но тогда это не пришло мне в голову, да и выглядело бы, как мне теперь кажется, просто похвальбой: очень нужно кому-то знать, какая мне нравится музыка!

— Обычно молодежь предпочитает эстраду, джаз… А вы, оказывается… Это тем более приятно, потому что очень неожиданно. Баха, конечно, тоже любите?

— Да.

— Все! — Колодяжный посмотрел на часы: — Все! Подъем! Прошу, товарищ лейтенант, следовать за мной, Приглашаю вас на чай и на концерт хорошей музыки.

Замполит дивизиона жил в сборном, основательно утепленном домике — в таких же домах жили и все другие семейные офицеры. Домики стояли вдоль неширокой просеки, фактически среди деревьев — аккуратненькие и чистенькие, и все здесь почему-то казалось мне таким, каким я иногда представлял себе курортные местечки где-нибудь в Прибалтике, которых я ни разу не видел и которыми теперь любовался, наверно, Борис Ивакин. Дачки, дачки, дачки — и лес крутом. Только нет моря.

В нашем разговоре, пока мы шли по городку, а потом по просеке, не было ничего существенного и интересного — немного о футболе, немножко о шахматах, вообще о житье-бытье: мы словно договорились не касаться пока вопросов моей будущей службы. Только об одном предупредил меня майор Колодяжный — о том, что скоро (он не сказал, когда именно) мы заступаем на боевое дежурство.