Отвага

— Терпимо, — сказал Моложаев. — Дождь скоро кончится.

— Побачим, какое ты у нас бюро погоды. — Нагорный повернулся в мою сторону: — Ты с Гущиным-то познакомился? Его у нас, между прочим, неофициально генерал-лейтенантом зовут.

— Как?

— Генерал-лейтенантом. От наших девочек-связисток пошло, точнее, от одной… ну… это совсем неважно, от какой. Так вот она, когда в первый день на службу шла, проспала, опаздывала и в проходной с Гущиным — нос к носу. На погоны зыркнула: батюшки мои! — поле чистое и на каждом по две звезды. Козырнула и на всю тайгу: «Товарищ генерал-лейтенант! Разрешите пройти?» Дежурные на проходной, как один, с хохоту попадали. Гущин чуть растерялся от такого пассажа, потом нахмурился, терпеливо объяснил, что он не генерал-лейтенант, а пока всего только прапорщик, предложил ей досконально изучить воинские знаки различия и не бежать сломя голову, поскольку до начала занятий еще «шесть с половиночкой минут»… Но «генерал-лейтенант» так к нему и прилепился. Кстати, в порядке информации к размышлению. О том, что твой взвод считается пока лучшим, я тебе уже говорил. Хочу добавить, что не только лучшим, но и самым оригинальным. У тебя служат, — Нагорный стал загибать на левой руке пальцы, — восходящая звезда зенитных ракетных войск старший сержант Донцов, во-вторых — самый молчаливый человек в дивизионе старший сержант Кривожихин, и в-третьих — ссыльный товарищ, рядовой Броварич.

Я переспросил:

— Ссыльный? Это как прикажете понимать?

— Из училища его отчислили, — сказал Моложаев.

«Н-да, такого мне во взводе как раз и не хватало!»

— За что отчислили? — спросил я.

Нагорный съязвил:

— Полагаю, не за высокую успеваемость и примерное поведение. Так что срочно добывай учебники по педагогике или доставай старые конспекты… Только что ты в них найдешь — не знаю.

Я сидел за столом рядом с прапорщиком Гущиным и рассказывал взводу свою биографию.

Представление состоялось за пять минут до этого. Я, как и ожидал, встретил естественную любопытную настороженность во взглядах всех моих будущих подчиненных: как, мол, возьмется за дело эта новая метла? Откуда они могли знать, что я никогда не собирался быть ни этой самой новой метлой, которая якобы чисто метет, ни новатором-реформатором, которому все не так и который обязательно начнет переиначивать все по-своему, что надо и что не надо. Не собирался потому, что в армии, если вникнуть в суть дела, ничего не надо переиначивать по-своему — тут есть уставы, наставления, инструкции, и во всех случаях жизни действовать надлежит согласно им — куда денешься от такого казенно-делового оборота? Единственное, что я мог себе позволить, скорее даже обязан был делать, — это изыскивать возможности и способы наиболее точно следовать уставам, инструкциям и наставлениям, то есть — в широком плане — наиболее эффективно и качественно нести свою службу и требовать такого же отношения к ней от своих подчиненных.