Отважная лягушка (СИ)

— Опять "неистовым" неймётся, — поморщился эдил. — Мало им повторного жертвоприношения, игры под себя подгребли да ещё и на людей бросаются. А чего они на форуме торчали, а не в храме?

— Так сегодня Сул Опус обещал выступить с речью о городских неустройствах, — пояснил первый стражник. — Вот и пришли слушать. Они же все за него.

— Ещё бы! — фыркнув, криво усмехнулся Акв. — Мало того, что муж племянницы Клеара, так он ещё и колоннаду к храму пристроил, художников из самого Радла вызвал росписи подновить…

И с горечью посетовал:

— Что за люди? До выборов почти полгода, а они уже народ мутят.

"Мужиков хлебом не корми — дай поболтать о политике", — усмехнулась девушка, внимательно прислушиваясь к разговору.

Очень скоро она уяснила, что местной элите бросил вызов честолюбивый богатей, да ещё и не коренной этригиец, а сын перебравшегося из Цилкага купца. Пользуясь поддержкой наместника императорского префекта и верховного жреца храма Дрина, он собрался выставить свою кандидатуру на выборах магистрата, пытаясь тем самым разрушить вековечный порядок чередования у городского "кормила" представителей древних этригийских родов. А ей как всегда "повезло" нарваться на ревностных почитателей владыки недр, составлявших значительную и самую активную часть электората здешней "оппозиции".

Только придя к глубокомысленному выводу о том, что чужакам нечего делать в магистратах, а жрецам не следует так откровенно вмешиваться в политику, самодеятельные политические аналитики вспомнили о скромно молчавшей арестантке.

— И куда мне её девать? — спросил эдил, взяв со стола стопку потрёпанных листов папируса, прошитых в углу суровой ниткой. — В подземелье?

Испуганно вздрогнув, Ника резко обернулась к стражникам.

— Зачем же так сразу, господин Акв, — заюлил стражник, скорбно качая головой. — Суда-то ещё не было.

— Да ладно! — снисходительно рассмеялся эдил, махнув рукой. — Это так, шутка. Я законы знаю.

Он озабоченно глянул в заляпанную бронзовую чернильницу и продолжил:

— Пойдёт в угловую. Там у меня базарная торговка плетей дожидается, да двух проституток утром привели. Пусть вчетвером посидят. Места хватит.

Хихикнув, дядечка разгладил лист папируса и буднично спросил:

— Как тебя записать?

— Ника Юлиса Террина, — представилась девушка.

— Ишь ты! — хмыкнув, покачал головой Акв. — Юлиса! Ещё скажи, что их тех самых…

— Из них, — невозмутимо подтвердила попаданка. — Дочь Лация Юлиса Агилиса и Тейсы Юлисы Верты, внучка сенатора Госпула Юлиса Лура.

— Ты, девка, не шути так, — нахмурился эдил, а конвоиры озадаченно переглянулись.

— Тюрьма — не место для шуток, господин Акв, — спокойно проговорила арестантка. — Да и мне совсем невесело.

— А где живёшь? — сухо поинтересовался собеседник, всё ещё не решаясь занести в тюремные анналы провинциальной Этригии наименование столь знаменитого рода.

— Я еду к родственникам в Радл, — пояснила Ника. — Из Канакерна. Вчера вечером спутники ограбили меня и пытались убить. Об этом я и хотела рассказать магистратам, когда… появился господин Клеар и выдвинул своё нелепое обвинение.

— Не слышал, чтобы Юлисы на Западном побережье жили, — проворчал мужчина. — Не знаю, как насчёт святотатства, но самозванство тебе точно могут вменить в вину. А это очень серьёзное преступление. За такое на кол сажают. Так как записывать?

— Ника Юлиса Террина, — твёрдо отчеканила она.

Ткнув в её сторону обгрызенным кончиком пера, эдил так же раздельно отозвался:

— Я тебя предупредил!

И принялся, сопя, выводить на папирусе имя новой арестантки. Затем, оставив чернила подсыхать, встал, сняв с гвоздика в стене связку плоских ключей.

— Пошли.

Лязгнув засовом, он распахнул массивную, окованную железными полосами дверь в просторное, полутёмное помещение, прорезанное узкими полосами дневного света.

На девушку пахнуло густой, застарелой вонью, напомнившей ей смрад рыбозасолочных сараев Канакерна. По сравнению с этими миазмами запах самого запущенного вигвама аратачей мог показаться ароматом фирменного магазина косметики.

— Чего встали? — проворчал по-прежнему сопровождавший её конвоир.

Справа шла глухая стена, сложенная из грубо отёсанных камней, скреплённых раствором. А слева почти от пола до потолка тянулась частая решётка из деревянных брусьев, за которой что-то копошилось в темноте.

Бивший из-под потолка дневной свет слепил глаза, мешая рассмотреть подробности. Зато уши прекрасно слышали сиплое дыхание и неясное бормотание.

Вплотную к ограждению следующей камеры стоял сухой, жилистый старик в каких-то лохмотьях поверх грязного хитона. Поймав взгляд новой арестантки, он широко оскалил розовые дёсны с редкими пеньками зубов.

— Эй, Сухан! — прокаркал он на редкость противным голосом. — Ты глянь, ещё одну шлюху ведут!

— Никак магистрат решил в тюрьме публичный дом открыть, — отозвался из темноты ломкий, юношеский басок.

— А нам в нём бесплатно давать будут! — мерзко хихикнул старик, вытирая текущую из уголка губ слюну грязной, покрытой струпьями рукой.