Обо всем этом Экилу рассказала мать. Рассказала ему о болезни, которую вызывал свет, а точнее нечто невидимое в нем под названием радиация. Мать Экила была блестящим лидером, заслужившая, однако, ненависть за свой блеск. По большей части это все, что Экил о ней помнил: ее знания и все то, что она ему рассказывала.
Порой он слышал ее голос. Он рассказывал о механизмах, людях, числах.
— Повтори, — говорила она снова и снова. Так много вещей, которые Экил не понимал, но мог повторить. Постепенно, он стал внезапно понимать какую-то из них, наталкиваясь на дверь, которую никто не мог открыть, или механизм, который никому не поддавался. Наследие его матери.
Вот что он помнил о ней. Это и прикосновение ее ладони к лицу. Возможно, испытанное только однажды. Мягкое, прохладное прикосновение к его горящей от лихорадки щеке. Не ласковое слово. Не любящий взгляд. Только прикосновение.
Она лишила их света, и они не смогли с этим смириться. Несколько человек оторвали стальную пластину от стены, и теперь в окно мог смотреть каждый в любое время, даже когда свет не проникал внутрь.
И люди смотрели. Когда свет мерк, они все смотрели в окно и не могли остановиться. Спустя месяцы, а иногда и годы, на лицах появлялись шрамы. Кровавые трещины испещряли их вдоль и поперек, но они не были смертельны. По крайней мере, от них умирали не сразу. Не настолько быстро, чтобы можно было связать эти события. Взрослые, среди них родители и те, на лицах которых не было живого места, запрещали детям смотреть слишком часто. Однако нередко дети пробирались в комнату, чтобы украдкой взглянуть в окно. Это было чем-то вроде обряда посвящения для многих из них.
Экил никогда не смотрел. Он обещал матери не смотреть, когда был слишком маленьким, и не понимал, что обещает.
— Похоже на туннель, — говорила Риса. — Бетонная стена очень толстая. Но за ней... живой туман. Он движется, подобно дымку от машин. Он дышит.
В голосах, зазвучавших вокруг, слышалось одобрение и благоговейный трепет.
— Давай же, — продолжала Риса. Она была близкой подругой Джендей, всегда готовой прийти на помощь. — Я тебя подсажу.
Джендей не двигалась с места, переводя взгляд с окна на Рису и обратно.
— Ну же, — с улыбкой подбадривала Риса.
Джендей сделала шаг вперед.
Риса опустилась на колени, соорудив из сцепленных ладоней импровизированный уступ. Взобравшись на него, Джендей потянулась к окну.
— Нет! — прокричал Экил.
Ненадежная конструкция пошатнулась, и Джендей приземлилась на ноги.
— За ним! — закричала Риса, указывая на Экила. И все, как один, устремились в его сторону.
Но он уже скрылся из поля зрения. Спотыкаясь, он несся по коридорам, ударяясь о стены, отталкиваясь руками и ногами от встречающихся на пути преград, чтобы можно было набрать скорость.
Сначала преследователям не удавалось за ним угнаться, но Риса и Свейн, самые быстрые из них, не упускали Экила из виду. А пока они его видели, его можно было догнать, ведь триста пятьдесят седьмой этаж не был бесконечен.
Он бежал туда, куда можно было убежать на триста пятьдесят седьмом. На другой конец, в безлюдный коридор.
Оттолкнувшись от одного угла и свернув за следующий, он устремился дальше сквозь падающую с потолка коричневую жижу и мерцающий свет ламп.
Он слышал эхо их голосов и приближающийся топот.
— Он побежал туда, — задыхаясь и кашляя, выпалил Свейн.
— Нет, — голос Рисы был грубым и хриплым. — Он побежал по коридору. Туда.
Экил отступал все дальше. Мимо луж, полных мутной воды с потолка, туда, куда не дотягивалось даже мерцание ламп, в манящую тьму. Они никогда не решились бы побежать за ним.
— Там и сиди! — эхо донесло до него голос Рисы.
— Да, сиди там, — на этот раз говорила Джендей. — И никогда, слышишь, никогда не выходи!
Джендей, сама о том не подозревая, была его надеждой, его связующей нитью. Без нее он бы просто плыл по течению, не зная, куда и зачем. Экил свернулся клубком на полу в темноте безлюдного коридора, стараясь игнорировать душевные страдания.
Обессиленный и одинокий, он прижался к стене, сотрясаясь от горя, когда, во второй раз за последний час, его мир изменился навсегда.
Луч света прорезал в бетоне квадрат, и пространство за этим участком стены будто бы осветилось.
Кусок бетона со скрежетом устремился назад в пространство за стеной, а затем в сторону. Яркий свет обжигал грязь бетонного коридора в трех метрах от того места, где сидел Экил. Это был тот же грязный шершавый бетон, что и везде. Яркий свет залил цифры на стене напротив, те самые, которые были выведены на каждом углу, за каждым поворотом: три, пять, семь.
Он отползал назад в угол, все сильнее вжимаясь в стену. В объятия тени, которые теперь были не такими крепкими. Его глаза вылезали из орбит. И тут любопытство — то, что он унаследовал от матери, поманило его вперед. Да, ее частичка внутри него говорила, что там что-то было. Иначе, какой смысл в проходе, который никуда не ведет?
Внезапно он отпрянул назад. Тени заслонили свет, предвещая чье-то приближение. Из стены появились три серых фигуры.
— Она у вас? — спросил ровный, тихий голос.