Отважная охотница. Пропавшая Ленора. Голубой Дик

Мы опоздали только на один час. Мысль о дальнейшем преследовании была чистым безумием. Пока мы добрались бы до Мазатлана, мексиканцы могли уехать на целые тысячи миль вглубь Мексики. Никогда я не был свидетелем такого отчаяния, какое проявил в этот момент Гайнен. Казалось, что все шансы настичь мексиканцев, поступивших так бесчеловечно с ним, были на нашей стороне, и эта надежда поддерживала его. Когда мы были совсем у цели, новое несчастье обрушилось на него.

— Было бы безумием преследовать их дальше, — сказал он, — я знал, что догнать их было бы большой милостью судьбы по отношению ко мне. Она зло подшутила надо мной, заставив испытать наибольшее разочарование в надеждах, какое я когда-либо испытал в жизни. Я был безумцем, рассчитывая на успех.

Я старался отвлечь его от этих мыслей, но он, казалось, ничего не слышал.

Внезапно Гайнен вышел из задумчивости и воскликнул:

— Нет! Я буду бороться с судьбою до тех пор, пока Бог не призовет меня к себе. Все проклятия судьбы не заставят меня уступить! Все могущество ада не покорит меня! Я буду жить и бороться со всем этим!

Его дух, после долгого угнетенного состояния, восторжествовал, и теперь, казалось, он снова готов вступить в борьбу с судьбою.

Прибыв на реку Станиславу, я навестил Сторми. Гайнен был все время со мной. А затем я и Гайнен отправились в город, где он получил письмо с родины. Мы зашли в таверну, и Гайнен начал читать его.

Во время чтения им овладело странное беспокойство.

— Вы были моим товарищем, — сказал он, быстро повернувшись ко мне. — Я вам рассказывал кое-что из истории своей, жизни. Прочитайте это письмо и вы узнаете больше. Это письмо от Аманды Мильн.

Я взял письмо и прочитал следующее: «Я поняла, какой вы честный и мужественный человек! Из-за меня с вами поступили несправедливо. У меня не хватило смелости рассказать правду о том, как к вам попал кошелек, который я вам подарила. Ричард! Я люблю вас и любила, когда еще была ребенком».

Гайнен с волнением мял письмо между пальцами, не в состоянии больше читать. Я видел, как он внезапно поднял свои руки к тому месту, где были уши и с глубоким волнением прошептал: «Слишком поздно! Слишком поздно!»

В следующий момент послышалось подозрительное щелканье, и затем грянул выстрел. Я бросился вперед, повторяя невольно слова товарища: «Слишком поздно!» Передо мною лежал бездыханный труп.

Мы со Сторми похоронили тело несчастного товарища, положив в могилу шелковый кошелек и письмо Аманды.

Глава XII АВТОБИОГРАФИЯ СТОРМИ

Сторми играл слишком большую роль в моей жизни. Во время наших прогулок в свободное от работы время он рассказал мне о себе.

— Первые воспоминания о моем детстве не радостны, — начал Сторми, — мой отец часто напивался и в таком состоянии не мог двинуться с места. Мать била его тогда чем попало, в результате лицо отца было всегда покрыто царапинами и синяками. Со мной мать обращалась не лучше; наша выносливость удивляла соседей. Когда мне было около тринадцати лет, родители пришли к убеждению, что они не могут более прокормить самих себя, тем более еще меня. Стараниями друзей они, в конце концов, попали в рабочий дом, куда вместе с ними был взят и я. Отец и мать пробыли в рабочем доме недолго: через год оба умерли. Меня отдали в ученики, или, правильнее сказать, продали пекарю.

В пекарне было много дел. По ночам я не мог спать — я должен был помогать рабочим, а затем каждое утро, в течение двух или трех часов, с тяжелой корзиной хлеба на голове обойти городских покупателей и заказчиков. При такой тяжелой работе я был почти всегда голоден. Только во время разноски товара по покупателям я отчасти утолял голод, отламывая по маленькому кусочку от каждого хлеба с таким расчетом, чтобы при осмотре хлеба этого нельзя было заметить. Я еще не сказал вам, что моя родина Лондон, и, если бы вы знали кое-что об этом городе, вы могли бы себе представить жизнь ребенка в нем с несчастными, бедными родителями.

Пекарь и его жена обращались со мной очень дурно. Не лучше обращались они и с маленькой девочкой, прислуживающей в их доме. Эту маленькую рабу взяли из того же рабочего дома, из которого привели и меня Мы подружились, и лучшими в нашей жизни были те редкие минуты, когда мы оставались одни и свободно выражали свое мнение о хозяине и хозяйке, одинаково нам ненавистных. Хозяйка была еще хуже и злее хозяина. Но мы все-таки не теряли надежды и верили в лучшее будущее.

Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я почувствовал себя слишком большим, чтобы дольше переносить такое обращение пекаря и его жены, и решил бежать. Мне не хотелось оставлять свою маленькую подругу одну в подобной обстановке, но я подумал, что через несколько недель судьба мне улыбнется, и я буду в состоянии взять ее у пекаря и пристроить в лучший дом. Я переговорил с ней об этом, и мы решили на время расстаться.