Отважное сердце

- Ой, князь Искандер, совсем худо! - и закрывает глаза и долго молчит - нарочно, чтобы помучить Александра. - Совсем худо: над всеми над нами взял верх этот злой рыцарь Урдюй Пэта. Он вложил в уши хана совет погубить тебя навеки. Берке решил не убивать тебя, но тебя ослепят, и ты будешь до конца дней твоих молоть ханским жёнам ячмень на ручных жерновах и носить волосяную верёвку на шее.

Волосяная верёвка означала рабство.

Невский знал от вельмож, задаренных им, что рыцарь-предатель Джон Урдюй Пэта и впрямь добивался для него той лютой и позорной казни, о которой говорил Егу. Временами, когда Александр оставался с глазу на глаз со своим верным Настасьиным, из груди его исторгался глухой вопль гнева и душевной муки:

- Полгода... полгода истязают, проклятые! Доколе смогу терпеть? А тут ещё хозяина радушного из себя творить перед ними... Кумысничать с ними, под своим кровом принимать... О-о! Люто мне, Григорий!

Настасьин утешал князя. А у самого слёзы скорби и гнева кипели.

- Перетерпеть, государь! Что ж больше делать остаётся! Сам ты учил меня: за отечество всё перетерпеть!

- Знаю, Настасьин, знаю! - отвечал ему Александр. - Да хотя бы не видеть у себя под кровом эти дьявольские образины!

- Нет, государь, - возразил ему Григорий Настасьин, - и здесь я супротив тебя буду слово молвить. Уж лучше к нам сюда зазывай их: здесь хоть не подсыплют яду в пищу. А там, у них, что захотят, то и сотворят.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Следуя доброму совету Настасьина, Александр Невский привык в своём ордынском томлении совершать перед сном непременную прогулку верхом.

Вот и сейчас он стоял перед серебряным полированным зеркалом, которое висело на одной из решетин кибитки, и поправлял на себе невысокую княжескую шапку - с бобровой опушкой и плоским верхом из котика.

Вот уж он натянул на свои богатырские руки ездовые длинные кожаные перчатки с раструбами. Теперь только сесть на коня...

В это время в шатёр князя вошёл Григорий Настасьин.

- Государь, - обратился он к Невскому, - там опять заявились к тебе бояре татарские. Двое. Ждут.

Александр нахмурился:

- А, пёс бы их ел! Покоя от них нету. Вот уже и на ночь глядя приходить стали!.. Ладно, скажи: пускай войдут.

- А мне, Александр Ярославич, остаться с тобой или как? - спросил Настасьин.

- Тебе? Нет, зачем же! - отвечал Невский. - Ступай в шатёр свой отдохни. Ведь ныне я этих гостей потчевать не стану: стало быть, не опасно. Стража рядом... Пойди отдохни, Гриша.

И Настасьин ушёл.

...В шатёр князя вступили двое. При слабом свете свечей Невский не сразу мог рассмотреть, кто из татарских вельмож стоит перед ним.

Один из них был исполинского роста. Входя в шатёр, он принуждён был чуть не вдвое согнуться. Да и могуч был - плечи как брёвна.

Другой - худенький, маленький. Оба - в татарской одежде знатных: в шёлковых стёганых халатах, в расшитых яркими цветами шапках-малахаях.

Невский, по обычаю гостеприимства, приветствовал их и пригласил было садиться на подушки, разложенные по ковру. Заговорил он с ними по-татарски, уверенный, что перед ним татары, и назвал их князьями.

И вдруг Александр признал в этих татарских вельможах тех двоих людей, которые всегда были в его глазах не людьми, а самыми гнусными, ядовитыми гадами, от которых так и смердило изменой: оба они были рыцарями, изменившими своему народу. Великан был сам Джон Урдюй Пэта, а спутник его - тоже рыцарь ордена Тамплиеров, только немец, - Альфред фон Штумпенгаузен. Оба они за деньги продались татарам и по существу были татарскими шпионами.

Невский поднял перед ними правую руку, запрещая им садиться.

- О, нет, нет, нет! - грозным и презрительным голосом проговорил он. - Я обознался. Для псов у меня трапезы нет! А вон там, возле поварни, корыто стоит - если голодны, прошу вас туда пожаловать...

- Князь! - надменно воскликнул Пэта. - Ты раскаешься: в моём лице ты оскорбляешь советника ханского и вельможу!

- Ряженых я не звал: ныне не масленая неделя! - ответил, уже с трудом сдерживаясь, Александр. - Ну? Вон отсюда!

Штумпенгаузен мигом выбежал из шатра. Но рыжий гигант остался на месте.

- Меня не испугаешь, князь, - сказал он. - Я - Пэта! Не кичись: здесь ты раб! Я же свободен. Захочу - и Берке прикажет завтра же удавить тебя тетивою!.. Дай пройти! - И Джон Урдюй кулаком толкнул Невского в плечо.

На миг словно кровавое полымя закрыло свет перед глазами Александра.

- Собака татарская! - во весь голос выкрикнул он, уже не помня себя от гнева.

И рукой в кожаной перчатке - кулаком, от одного удара которого дикий степной конь падал наземь, Александр Ярославич ударил Пэту по голове.

Рыцарь был убит наповал...

- Ну вот, - тяжело дыша, проговорил Невский, - и без тетивы обошлось...

Кровь стучала в висках, его пошатывало. Он вышел из шатра. Вороной конь рвал копытами землю... Александр вскочил в седло и принял из рук воина повод.

- В шатёр мой не допускать никого! А я скоро буду, - отдал он приказание шатёрной страже и поскакал.