Отважные

Они говорили солидно, как два человека, которые знают себе цену и занимают в обществе определенное, заметное положение. Даже в том, каким тоном Иван Митрич обращался с просьбой достать ему фотобумагу, было достоинство. Он просит, но если это трудно, то не настаивает. Со своей стороны Никита Кузьмич обещает, но в то же время не навязывает.

Иван Митрич пригласил Борзова прийти завтра утром в ателье, и он сделает все, что нужно.

Затем наступило молчание. Как будто все уже было сказано, и Никите Кузьмичу оставалось только уйти.

И действительно, загремели стулья. Никита Кузьмич поднялся и подошел к двери. Коля облегченно вздохнул. Наконец-то он уходит!

Но Борзов вдруг словно вспомнил о чем-то весьма маловажном:

— Да вот, Иван Митрич!.. Тут один мальчишка за вами увязался. Мне надо будет захватить его с собой.

За дверью наступило тягостное молчание — видно, Иван Митрич собирался с мыслями, удар был нанесен неожиданно.

— Вы говорите о Коле? — спросил он, и его голос прозвучал твердо.

Это был голос человека, который решил не сдаваться. И Коля вдруг поверил в то, что старик сможет защитить его. Он выбежал из кухни и бросился к дяде Никите:

— Уходи, уходи отсюда!

Дядя Никита кивнул головой к двери:

— Идем! Да поживее!

Якушкин заслонил Колю спиной.

— Мальчик останется здесь, — сказал он решительно.

— Нет, он пойдет со мной!

Якушкин усмехнулся:

— Но вы, кажется, его дядя? И вы знаете, каковы могут быть последствия…

— Да, я все знаю, господин Якушкин. Он мой племянник, и поэтому я увожу его с собой. На это есть приказ Блинова…

— Приказ Блинова? — переспросил Якушкин. — А зачем Блинову этот мальчишка?..

Дядя Никита зло взглянул на Колю:

— Этот мальчишка слишком много знает! И у него очень плохо привешен язык. Короче говоря, он сойдет со мной. Он арестован!..

Якушкин развел руками и отступил.

— Бог вас накажет, Никита Кузьмич! Губите людей ни за что!.. Иди ко мне, Коля, я тебя поцелую, мой мальчик. У меня нет сил защитить тебя, но я буду хлопотать, чтобы тебя отпустили…

Никита Кузьмич отворил двери настежь.

— Иди вперед! — грубо сказал он Коле. — Да не вздумай бежать. Когда я на службе, у меня нет родственников.

Якушкин провожал Колю до ворот. Здесь Коля с ним простился. Рыжий полицай уже ждал его посреди дороги и по знаку Борзова подтолкнул мальчика стволом автомата.

— Иди, иди! Быстрее!

Коля пошел впереди полицая, дядя Никита поравнялся с ним.

— Черт тебя подери, наделал же ты мне хлопот! — вполголоса ругался он. — Зачем бежал? Теперь придется тебе сидеть в подвале. Об одном прошу: молчи. Даже в подвале молчи…

Полицай шел слишком близко. Дядя Никита замолчал, и лишь время от времени многозначительно поглядывал на своего арестованного.

Вскоре Колю втолкнули в подвал мучного склада — здесь полицаи устроили нечто вроде пересыльной тюрьмы. Сюда приводили задержанных и решали, что с ними делать дальше — передавать ли в гестапо или вести дело здесь. В подвале еще пахло мукой и мышами. Тусклый свет пробивался с улицы через мутное оконце под самым потолком. Окно было настолько узко, что и решетки не требовалось: взрослому человеку в него не пролезть. Сквозь окно виднелись клочок неба и ноги часового в грубых кожаных ботинках.

У левой стены были сколоченные из толстых досок, почерневшие от времени широкие нары. На них сидели двое старых мужчин в рваных ватниках и худенькая девочка в косынке и потертом пальто. В дальнем темном углу лежал человек, укрытый грязной шинелью.

За спиной гулко стукнула дверь и заскрипел засов. Коля медленно подошел к нарам и присел с краю.

Старики удивленно взглянули на него.

— Ну вот, за детей уже взялись!.. — сказал один из них; лицо его было изборождено следами оспы.

Девочка перестала плакать и с удивлением посмотрела на Колю. То, что рядом оказался худенький мальчик, который был так же несчастен, как и она, успокоило ее. Девочке было лет пятнадцать; две тоненькие светлые косички выглядывали из-под косынки.

— Садись сюда! — сказала девочка и подвинулась ближе к стене, уступая место. — Как тебя зовут?..

— Коля! А тебя?

— Мая!

— Я тебя на улице видел.

— И я тебя видела.

— Ты на Костромской живешь?

— На Костромской.

— Твой отец в депо работал?

— В депо.

— И мой в депо… Машинист…

— А мой слесарь. Как твоя фамилия?

— Охотников!

— А моя — Шубина. О твоем отце папа часто рассказывал… Он усатый такой, сердитый. Все время на слесарей ругался.

Но Коля не хотел говорить об отце. Он спросил:

— Тебя за что забрали?

— Хотели отправить в Германию, а я спряталась.

— А тебе сколько лет?

— Четырнадцать… Но в комендатуре сказали, что я вру и что мне шестнадцать…

— А мне уже пятнадцать, — соврал Коля; ему не хотелось быть моложе этой девчонки.

— Тебя за что? — спросила она.

Коля насупился.

— У меня мать убили, — сказал он, — а я от дяди Никиты убежал. Потом он меня поймал — и сюда.

— Это какой дядя Никита? Тот, что у бургомистра работает?..

— Он самый, — подтвердил Коля. — Хотел взаперти меня держать, а я убежал… И опять убегу.

Мая вздохнула:

— Отсюда не убежишь! — И она глазами показала на черные подкованные сапоги, которые топтались в светлом квадрате окошка.