Отважные капитаны. Сборник

В ответ на эти дерзкие требования верфь из века в век отвечает крайней подозрительностью. ее неформальный ответ на представляемые списки возможных усовершенствований звучал бы примерно так: «Все вы неисправимые и нахальные воры. Ступайте прочь». На это корабль, ссылаясь на необходимость своего благополучия и благосостояния вплоть до списания с флота, отвечает столь же неофициально: «Ах, это вы о каком-то другом судне. Там действительно сущее гнездо пиратов, но мы-то отличные парни. Мы — самый добросовестный корабль, который вы когда-либо видели, а вы — лучшая верфь в королевстве. Вы распоряжаетесь всем на свете, через вас проходят все наши заказы. И мы постараемся вас ничуть не побеспокоить. Просто отправьте нам все необходимое, а остальное мы сделаем сами».

И вот заказ прибывает в сопровождении какого-нибудь мелкого чиновника, известного своей тупостью. Его заговаривают до смерти, обирают до нитки и отправляют на берег изучать на досуге данные в письменном виде гарантии.

После чего старший лейтенант разгуливает по палубе с улыбкой Чеширского кота, а плотник, от которого осталось одно название, потому что он крайне редко имеет дело с деревом, механик по вооружению и старший механик машинного отделения сияют от радости. Станки в мастерской жужжат и урчат, зато чиновник получает на орехи, потому что большая часть его груза предназначалась другому кораблю, который всем этим крайне недоволен.

УКРАДЕННАЯ КРАСКА

Чуть позже, но в тот же день, обманутый корабль отправляет к сообразительной пташке, перебежавшей ему дорогу, шлюпку и интересуется, не слышали ли там о неких дубовых блоках, новой решетке для трапа, корабельной латуни и нескольких бочонках белой краски.

— Разве это ваши? — говорит старший лейтенант. — А мы-то думали, что наши.

— Вы ошиблись. Они наши. Так где же все это?

— Ужасно сожалею, но... А почему бы вам не подняться и не выпить с нами по стаканчику.

Они поднимаются — как раз вовремя, чтобы обнаружить, латунные паропроводы уже смонтированными, дубовые блоки уже установленными на шлюпбалки, а решетку трапа уже обретшей свое законное место. А запах свежей краски, долетающий с носа, однозначно свидетельствует, что беспокоиться о местонахождении заветных бочонков больше не стоит.

Тут-то старшего лейтенанта (вполне заслуженно!) называют пиратом, а он, невинный агнец, отвечает на это, что сбился с пути истины по вине тупого чиновника, сопровождавшего груз на борт. Нет, невозможно описать словами глубину раскаяния старшего лейтенанта. Но, в конце концов, вы же знаете, какие ослы работают там, на этой верфи!

В ход идут мягкие увещевания, джин и настойки, и это срабатывает — гости возвращаются обратно в шлюпку. Ничего удивительного — старший лейтенант изучал дипломатический этикет при дворах царей Западной Африки.

Затем они возвращаются на свой корабль — такими же молодыми и глупыми, но заметно повеселевшими и разгоряченными, хотя встреча их ждет довольно прохладная. Их капитан прямо заявляет, что на борту у него не осталось ни одного вменяемого человека, и советует всему экипажу проваливать в монастырь. Затем, спохватившись, он велит младшим офицерам прямо с утра отловить этого проклятого чиновника, а уж с капитаном пиратов он, так и быть, берется потолковать сам.

Так и происходит: оба капитана братски встречаются на нейтральной территории, направляясь на шлюпках на обед к флагману.

— Ты, чертов старый пират! Куда ты девал мою краску? — ревет ограбленный.

— Я, сар? Нет, сар, это не я. Это мой брат Мануэль, сар! Краска кончилась, сар... Сапсем-сапсем кончилась, сар. Нету больша, — доносится из другой шлюпки.

Старшины опускают головы, пряча улыбки.

Таков один из обычаев нашего военно-морского флота (см. Примечание 1). 

Шустрая пташка приобретает репутацию, способную потопить угольную баржу, и тем не менее еще раз проделывает тот же трюк в Гонконге или Бомбее.

СЧАСТЛИВЫЕ ДВЕ НЕДЕЛИ

В этом, и далеко не только в этом мои друзья признавались мне в те блаженные две недели, в течение которых мне посчастливилось наблюдать за их трудом.

Я слышал, без всяких купюр, что юнга думает о полученном взыскании и о человеке, который на него донес; как плотник отзывается о «приятеле» с верфи, какие чувства сигнальщик питает к адмиралу, что говорит кочегар о командовании, которое платит ему сущие гроши. В темноте ночей я слышал на полубаке фрагменты греческой трагедии, и это были такие фрагменты, что до конца жизни я буду жалеть о невозможности поделиться ими с публикой. Помимо того, я прослушал всевозможные лекции на самые животрепещущие темы, приправленные морской солью, и совершенно неправдоподобные рассказы о беседах с вышестоящими, слегка отредактированные знакомым морским пехотинцем.