Отважные капитаны. Сборник

Окинув взором очаровательные посеребренные лампы, позаимствованные из кают «Галиотиса», губернатор принялся прикидывать, что еще из судового имущества можно обратить в свою пользу. К несчастью, его соотечественники в этом влажном и жарком климате быстро размякали душой и теряли хватку. Заглянув в мертвое машинное отделение, они лишь сокрушенно качали головами. Даже канонерка отказалась отбуксировать проржавевшего китобоя дальше вдоль побережья — туда, где, как свято верил губернатор, его можно отремонтировать. — Сам корабль не представлял ценности, и сбыть его с рук не было ни малейшей возможности, зато ковры из его кают, бесспорно, были превосходны, а его супруге пришлись по вкусу корабельные зеркала.

Но уже тремя часами позже вокруг губернатора, словно шрапнель, начали взрываться угрожающие каблограммы, поскольку именно он, даже не подозревая об этом, оказался жертвой, угодившей между молотом и наковальней. Ибо, как гласит Библия, «...никто не должен брать в залог ни верхнего, ни нижнего жернова, ибо таковой берет в залог душу». При этом собственные чувства и побуждения губернатора ни в малейшей степени не волновали его начальство. Каблограммы буквально вопили, что он самым злостным образом превысил свои полномочия и даже не счел необходимым доложить вышестоящей инстанции о том, какой прискорбный инцидент имел место на вверенной ему территории. Следовательно (прочитав эти строки, как подкошенный рухнул в свой гамак), ему надлежит немедленно вернуть экипаж «Галиотиса». То есть, не теряя ни минуты, послать гонца за несчастными пленниками, а в случае неудачи самому взгромоздить свою милость на пони и доставить их обратно. Оказывается, в его полномочия не входило право заставлять контрабандистов участвовать в какой-либо войне, и потому-то теперь ему предстоит ответить за самоуправство.

На следующее утро каблограммы желали знать, удалось ли губернатору отыскать экипаж «Галиотиса». Его следовало немедленно найти, освободить, накормить и поставить на довольствие — и сделать это он должен лично! — до тех пор, пока не представится возможность отправить всех до единого в ближайший английский порт на военном корабле.

Если вы достаточно долго грозите всеми казнями египетскими человеку, находящемуся от вас за тридевять земель, он в конце концов может проникнуться возложенной на него ответственностью. Губернатор послал-таки в горы за своими пленниками, которые теперь превратились в его солдат; и еще никогда ни один территориальный полк не горел столь пылким желанием сократить свой численный состав. Даже под страхом смерти невозможно было заставить этих безумцев облачиться в униформу, полагавшуюся им по службе. Они наотрез отказывались сражаться, разве что со своими соотечественниками, и по этой причине полк так и не отправился на войну, а остался в гарнизонном форте, обнесенном частоколом. Осенняя компания закончилась полным фиаско. Зато в джунглях возрадовались страшные косматые враги, вооруженные духовыми трубками и отравленными стрелами. Пятеро членов экипажа погибли от болезней, и сейчас на губернаторской террасе выстроились двадцать два моряка, чьи ноги были обезображены шрамами от укусов сухопутных пиявок и паразитов. Кое-кто из них еще щеголял лохмотьями, некогда именовавшимися брюками; на остальных красовались набедренные повязки из веселенького ситца; но на террасе резиденции они чувствовали себя прекрасно и естественно, а при появлении губернатора возликовали.

Поистине, когда вы лишились семидесяти тысяч фунтов, потеряли весь заработок, судно и одежду, а после этого провели восемь месяцев в рабстве там, где не существует такого понятия, как цивилизация, вы начинаете ценить подлинную независимость и становитесь самым счастливым существом на свете — человеком естественным, таким, каким его создала природа.

Губернатор объявил экипажу, что они поступили дурно, а моряки в ответ попросили их накормить. Однако, увидев, с каким аппетитом они едят, чиновник вспомнил, что патрульные канонерки, охраняющие жемчужные отмели, ожидаются не раньше, чем через два месяца, и испустил тяжкий вздох.

А тем временем моряки разлеглись на его террасе, заявив, что отныне считают себя пансионерами его благодеяний и щедрости. Седобородый мужчина, толстый и лысый, на котором из одежды была только желто-зеленая набедренная повязка, завидев стоящий в гавани «Галиотис», испустил радостный вопль. Остальные столпились у балюстрады, пинками расшвыряв в разные стороны плетеные кресла. Они тыкали пальцами, жестикулировали и яростно спорили, не обращая ни малейшего внимания на представителя власти. Территориальный полк, якобы конвоировавший пленников, в полном составе расположился в губернаторском саду, а сам губернатор уединился в своем гамаке — отдать богу душу в лежачем положении ничуть не хуже, чем стоя, — а его жена и дочери жалобно запричитали в покоях, занавешенных жалюзи и драпировками.

— Он уже продан? — полюбопытствовал седобородый, указывая на «Галиотис». Это и был мистер Уордроп.