Отвергнуть короля

– И это называется «покорная жена»! – проворчал он и подумал, что поступок Махелт – идеальное отражение ее личности… Смесь сладости и шипов. Меда и жала. При этой мысли Гуго улыбнулся. Махелт – воплощенный огонь, и он любит ее за это, и на время приятная усталость и пресыщение заслонили новость, которую принес Мэтью. Пока что можно наблюдать издалека, как все повернется.

* * *

Махелт сидела за ткацкой рамой и плела длинную тесьму, чтобы украсить подол одного из своих платьев. Она находилась в задумчивом и благодушном настроении, наслаждаясь работой. Узор выходил хорошо, цвета были яркими, но в то же время изысканными – разных оттенков синего: как небо, озеро и глаза Гуго. Глаза их сына из бессмысленно-голубых стали карими, а первые темные волосы сменились более мягкими, каштановыми с примесью золота. Он был бойким и сильным ребенком и уже хватал предметы, когда его распеленывали. Сейчас он, в виде исключения, не торопился жить, а дремал в колыбели, хотя сон его был напряженным, отражая бойкость его характера. Маршал и Биго. Сокрушительное сочетание. Время от времени Махелт поглядывала на сына, и ее сердце распирало от гордости.

На плечи Махелт внезапно легли сильные руки, она, вскрикнув, обернулась навстречу улыбающемуся взгляду Гуго. Он сдвинул ее вуаль в сторону и наклонился, чтобы поцеловать жену за ухом.

– Чем вы занимаетесь?

Махелт чуть откинулась назад, наслаждаясь прикосновением его губ.

– Дою корову, – дерзко ответила она. – Или у милорда нет глаз?

– Есть, – хихикнул он, – но я не в силах им поверить, когда вижу, что вы плетете по собственной воле.

Гуго говорил тихо, чтобы не разбудить спящего ребенка. Он ловко перешагнул скамью и сел рядом с женой, так что их плечи соприкоснулись. Некоторое время он смотрел, как жена плетет, а затем произнес:

– Ваши руки колышутся, словно тростник в воде. Какое удовольствие за ними наблюдать! – (Махелт засмеялась и порозовела, немного смутившись.) – Эти синие цвета прекрасно сочетаются… Можно мне попробовать?

Махелт искоса взглянула на мужа, сомневаясь, что он говорит серьезно, но увидела, что Гуго не шутит, хотя и улыбается. Она показала ему, как поворачивать дощечки и опускать утóк, чтобы придать орнаменту форму. Гуго быстро уловил суть техники, его пальцы были ловкими и проворными. Он понимал язык ткани и легко запомнил узор.

– Готово, – сказал он, завершив очередной поворот и уложив его на место. – Теперь в этой тесьме всегда будет часть вас и часть меня… как в нашем сыне.

Приступ любви пронзил Махелт, словно молния. Она подняла к мужу лицо, и они поцеловались, запечатлев мгновение, хотя самая интимная его часть вилась на ее ткацком станке рекой залитой солнцем синевы. Кто-то прокашлялся за их спинами, они отпрянули друг от друга и виновато повернулись к графу, стоявшему в дверном проеме. Лицо Роджера Биго было красным от смущения и, как предположила Махелт, потрясения. Должно быть, устои его упорядоченного мира пошатнулись при виде сына за ткацкой рамой. Гуго тоже залился краской, но смотрел отцу прямо в глаза.

Махелт встала со скамьи и присела в реверансе:

– Сир, принести вам вина?

– Спасибо, дочка, не стоит, – покачал головой свекор. – Гуго, мне нужно с тобой поговорить. – Он уже повернулся к двери, и Гуго волей-неволей последовал за ним.

Подразумевалось, что это мужское дело, которое необходимо обсудить наедине. Махелт стиснула кулаки. Ее отец никогда не мешал матери участвовать в разговорах. Выходя, Гуго бросил на жену красноречивый взгляд.

Махелт глубоко вздохнула и, посмотрев на участок тесьмы, который они с Гуго только что сплели вместе, кисло улыбнулась. Нет, свекру подвластно не все, даже если он считает иначе.

* * *

Сидя в своей комнате, граф потер ногу и поморщился. В последнее время его колени ныли, словно больные зубы. К тому же у него не до конца прошел насморк, и голова словно была набита мокрой шерстью. При виде Гуго, сидящего за ткацкой рамой вместе с Махелт, он испытал потрясение. Это совершенно не подобало мужчине, если только он не был профессиональным ткачом. Не успеешь оглянуться, как Гуго возьмется за вышивальную иглу или другую женскую работу. Но в том, как сын и его молодая жена сидели рядом, а ребенок дремал подле них в колыбели, было столько нежности и заботы, что Роджера охватило чувство, которое могло бы превратиться в горе, позволь он ему укорениться. Некогда они с Идой были столь же близки, но частоколы лет воздвигли между ними стену. Они несколько раз разрушали ее, но никогда до основания, а теперь стена стала такой мощной, что ее не сокрушить. Увидев, как сын и его жена сидят бок о бок и нежно целуются, граф почувствовал себя обездоленным.

Гуго продолжал стоять, его взгляд был настороженным. Это тоже опечалило Роджера. Куда бы ни падал его взор в последнее время, везде громоздились преграды.