Отвергнутая

— Если мемсаиб прикажет, я готов отрубить себе правую руку, — произнес он драматическим тоном, отвешивая ей поклон, и тихо добавил, — но она убедится, что рука без кошелька мало пригодна для нее.

— Неужели вы считаете нужным напоминать мне об этом на каждом шагу! — закричала она по-французски, потом пробормотала. — Вы ничуть не лучше кредиторов моего отца, которые все время мучили меня насчет его долгов.

Она была оскорблена. Эдуардо видел это в каждой черточке ее лица и тут же пожалел, что завел разговор на эту опасную тему. Он полез в красный сатиновый мешочек у себя на поясе и протянул ей небольшой кошелек.

— Мемсаиб найдет все, что ей нужно, и даже больше, нужно только спросить у ее верного слуги.

Она оттолкнула его руку с кошельком.

— Нет, нет! Я не хочу, чтобы меня обвинили в том, что я трачу больше, чем мне полагается.

Она повернулась и шагнула на обочину тротуара, но обнаружила, что не может сразу перейти на другую сторону улицы. Весь проезд был заполнен экипажами.

В Чикаго она ничего подобного не видела. Ее отец всегда очень осторожно выбирал время, когда ей выйти на улицу. В таких случаях ее ждал семейный экипаж. Она никак не была подготовлена к потоку пешеходов в середине дня на Бродвее.

Толпа на перекрестке помимо ее воли увлекла Филадельфию через улицу. Она ощущала, как растет в ней с каждой секундой тревога, и крутила головой в надежде увидеть Эдуардо, но его нигде не было видно.

Неожиданно и, как показалось Филадельфии, ниоткуда раздались новые крики, и пешеходы вокруг заторопились и побежали. Потом она услышала звон колокола и поняла, что происходит. Мчалась пожарная машина. Перед ней бежали пожарные, криками призывавшие очистить дорогу. Перепуганные кучера ругались и хлестали кнутами своих лошадей.

Она обернулась, отчаянно пытаясь вернуться на тротуар, но люди бежали в обратном направлении. И вдруг она почувствовала, что каблук ее туфли попал в трещину между камнями мостовой. Филадельфия споткнулась и с криком ужаса упала под копыта приближающихся лошадей.

Сердце Эдуардо сжалось от ее крика. С того момента, как они расстались, он пытался догнать ее. Она была уже на расстоянии протянутой руки, когда вдруг рванулась вперед и пропала из виду.

Он, как сумасшедший, расталкивал прохожих и орал на них на смеси португальского и английского, и они расступались перед ним. Не думая о собственной безопасности, он бросился к лошадям, которые вот-вот должны были растоптать копытами Филадельфию, схватил их под уздцы и пригнул вниз голову лошади.

— Держи своих проклятых лошадей! — крикнул он кучеру.

В тот момент, когда лошади остановились, он уже оказался на коленях рядом с Филадельфией. Она лежала неподвижно, и от ее вида его сердце пронзила боль.

— Милая! — закричал он в отчаянии, наклонившись и нежно прикоснувшись к ее шее в поисках пульса. Пульс был ровным и насыщенным. — Филадельфия! — прошептал он, прижимая ее к груди.

Ее лицо было мертвенно-бледным, если не считать кровавой царапины на правой щеке, но, когда он нежно отвел прядь волос от ее щеки, он увидел, что ресницы ее затрепетали.

— Что здесь произошло?

Эдуардо поднял голову и увидел перед собой краснорожего полицейского.

— Спросите у него! — Он махнул рукой в сторону кучера дорогого экипажа. — Он чуть не убил ее!

Он посмотрел на Филадельфию и обнаружил, что она открыла глаза и смотрит на него.

— Что случилось? — спросила она слабым голосом, цепляясь за его руку в надежде, что это поможет миру вокруг перестать кружиться.

От ее прикосновения он почувствовал, как дрожь пробежала по его телу.

— Все в порядке, милая?

Она утвердительно кивнула.

— Я упала.

— Я отвезу вас домой.

Он обнял ее одной рукой за плечи, другую подсунул под колени и поднял.

— Подождите минутку! — крикнул полицейский. — Кучер говорит, что девушка сама оказалась под копытами его лошади и он ничего не мог сделать.

Эдуардо с презрением взглянул на кучера, потом обернулся к полицейскому.

— Этот человек лжец и трус. Его следует арестовать за то, что он не умеет управлять лошадьми!

— В этом нет необходимости, — раздался голос из экипажа. Дверца с гербом отворилась, ливрейный лакей соскочил с запяток, чтобы помочь выйти хозяйке. Дама с серебристыми волосами, облаченная в темно-бордовый туалет, ступила на тротуар. Она была маленького роста, менее пяти футов, но каждый дюйм ее фигуры отличался поистине королевской уверенностью и сознанием собственной значимости. Она чуть запрокинула голову, чтобы видеть лицо высокого полицейского, и произнесла:

— Я видела все, что произошло. Виноват мой кучер.

Поднеся к глазам серебряный лорнет, она глянула на кучера.

— Джек, ты уволен. Я всегда говорила, что ты не умеешь обращаться с моими лошадьми. Это заметил даже жалкий иностранец. Слезай с козел. Сейчас же! Я не намерена ждать весь день, пока ты закроешь свой рот. Убирайся вон!

Она обернулась к Эдуардо, оглядев его сквозь лорнет с головы до ног.

— Кого это ты несешь, словно куль муки?

Эдуардо посмотрел на улыбавшуюся ему Филадельфию и вдруг у него мелькнула интересная мысль.

— Это моя хозяйка, мемсаиб Феликс де Ронсар.