Отвергнутый наследник

– Мы… не сходимся во мнениях, – отвечает она, и я удивлен, что смог получить такой ответ.

Мне хочется, чтобы она объяснила, но Хартли упрямо молчит, а я не настолько глуп, чтобы давить на нее и требовать подробностей. Раздается сигнал микроволновки. Когда я открываю маленькую дверцу, от буррито исходит пар, и мне приходится воспользоваться бумажным полотенцем, чтобы вытащить тарелку и не обжечься.

– Пусть немного остынет, – предлагаю я.

Хартли раздражена, словно эта задержка невыносима, потому что ей придется провести со мной больше времени. Я еще никогда не встречал девушку, которая не хотела бы побыть в моей компании.

Хартли подходит к дивану, садится и расшнуровывает свои туфли, а потом откидывает их в сторону, как будто они повинны в каком-то чудовищном преступлении. Она молчит некоторое время, а когда заговаривает, в ее голосе слышится разочарование.

– Зачем ты принес мне еду, Истон?

– Волновался за тебя. – Я достаю из кухонного ящика нож и вилку. Хотя зачем ей целый ящик? У нее всего-то две вилки, два ножа и две ложки. – Почему ты ушла из школы посреди учебного дня?

– Мне пришло сообщение от босса, – признается она. – Освободилась смена, и я не могла отказаться.

– Как долго длятся эти смены? – спрашиваю я, потому что она ушла из «Астора» около полудня и появилась дома после полуночи. Ее не было двенадцать часов. Для работы официанткой с неполной занятостью это как-то слишком долго.

– Эта была двойная, – отвечает Хартли. – Двойные смены – это полный отстой, но иначе мне не получить рабочие часы. У нас есть еще две официантки, у них маленькие дети, и им эти часы нужнее, чем мне.

Я вспоминаю про ее пустые кухонные шкафчики и начинаю сомневаться в этом заявлении. Ей рабочие часы тоже нужны, еще как.

А может, и нет. Ну, у меня же есть деньги. Не знаю, сколько может стоить эта дыра, но вряд ли больше, чем десятая часть того, что я получаю в месяц на расходы. Я точно не потеряю покой и сон, если поделюсь с кем-то своими наличными.

Я сервирую ужин на кофейном столике вместе с салфеткой и стаканом воды, одновременно пытаясь придумать способ, как предложить ей деньги и не обидеть. Хартли даже не шевелится, чтобы взять вилку, и тогда я сажусь на другом конце дивана и скрещиваю руки на груди.

– Ешь, – приказываю я.

Она медлит.

– Боже мой, я не сыпал туда яда, глупая. Ты же голодная. Ешь!

К счастью, долго уговаривать мне не приходится. Хартли впивается в буррито с восторгом ребенка в рождественское утро и одним махом съедает сразу половину, лишь потом немного сбавив темп, что лишь доказывает, насколько она проголодалась.

Мне с трудом удалось уговорить ее принять от меня буррито за десять долларов. И как же мне убедить эту девчонку взять пару тысяч долларов?

– Почему ты никому не говоришь, что работаешь?

– Потому что это никого не касается. Ну да, я обслуживаю столики в кафе, и что? Об этом должна знать вся школа? Это не такая уж важная новость.

От ощущения безысходности я наклоняюсь вперед, упираюсь локтями в колени и пристально изучаю ее лицо.

– Кто ты такая, Хартли?

Вилка застывает на полпути к ее рту.

– Что ты имеешь в виду?

– Я искал информацию о тебе…

И в эту же секунду на ее лице появляется яростное выражение.

– О, да не переживай, я не нашел никаких страшных секретов. Мне известно лишь, что твой папа участвовал в выборах мэра и проиграл.

При упоминании об отце по ее лицу пробегает тень, и я ловлю себя на том, что рассматриваю ее руки: нет ли там синяков. Может быть, он бил ее, и она сбежала?

Мне нужно выудить еще что-нибудь.

– А еще я нашел статью, в которой говорится, что у тебя две сестры.

Хартли ничего не подтверждает и не отрицает, просто устало смотрит на меня.

– Истон, – она умолкает на секунду, – зачем ты искал информацию обо мне? – Снова пауза. – Зачем ты купил мне еду? – И еще одна. – Почему ты здесь? Почему уехал из своего огромного, роскошного дома и провел весь вечер, ожидая меня? Удивительно, что за это время тебя не ограбили.

Тут я должен засмеяться.

– Детка, я в состоянии постоять за себя. Ну и, отвечая на твой вопрос, я здесь потому, что ты мне нравишься.

– Ты ведь даже не знаешь меня! – говорит она со смесью раздражения и отчаяния.

– Но я пытаюсь тебя узнать! – Я в нетерпении хлопаю себя ладонью по ноге.

От громкого звука Хартли вздрагивает. В ее глазах мелькает страх.

Я тут же поднимаю вверх обе руки.

– Прости, не хотел тебя напугать.

Черт, может, ее все-таки били дома? А вдруг она и сейчас подвергается физическому насилию? Может, мне позвонить папе?

– Тебя никто не… обижает? – осторожно спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – Меня никто не обижает. Я живу здесь одна, и мне не нужна ничья помощь. Я прекрасно справляюсь сама.

– Лично мне все это прекрасным не кажется. – Я обвожу рукой квартиру.

– И ты еще спрашиваешь, почему я не рассказываю никому из «Астора» о том, где работаю или где живу? Запомни: мне здесь нравится. – Хартли раздраженно качает головой. – Квартира, конечно, не шикарная, зато моя. Я сама себя обеспечиваю и очень этим горжусь.

– Согласен.

Мое признание застает ее врасплох.

– Что?