Отверженные

— Клянусь тебе, нам необходимо остаться одним.

— Так разве же я чужая?

Жан Вальжан не произнес ни слова. Козетта обернулась к нему:

— Я хочу, чтобы вы меня обняли, отец. Что вы все молчите, вместо того чтобы заступиться за меня? И зачем мне дали такого мужа? Вы прекрасно видите, что я очень несчастлива в замужестве. Мой муж бьет меня. Ну, обнимите же меня сию минуту.

Жан Вальжан подошел. Козетта обернулась к Мариусу:

— А вам вместо поцелуя гримаса.

Потом она подставила свой лоб Жану Вальжану. Жан Вальжан сделал шаг вперед по направлению к ней. Козетта отступила.

— Отец, вы бледны. У вас все еще болит рука?

— Нет, теперь прошла, — отвечал Жан Вальжан.

— Может быть, вы плохо спали?

— Нет.

— Вы огорчены?

— Нет.

— Обнимите меня. Если вы здоровы, хорошо спали и довольны, то я больше не сержусь на вас.

И она снова подставила свой лоб. Жан Вальжан запечатлел поцелуй на ее челе, на котором сиял как бы небесный отблеск.

— Смейтесь.

Жан Вальжан повиновался, но его улыбка напоминала улыбку призрака.

— Теперь защитите меня от моего мужа.

— Козетта!.. — начал Мариус.

— Отец, рассердитесь! Скажите, что я должна остаться здесь. Можно прекрасно говорить и при мне. Вы меня считаете дурочкой. А сами вы говорите разве об очень серьезном деле? Поместить деньги в банк, подумаешь, как это важно. Мужчины любят делать тайны из всяких пустяков. Я хочу остаться здесь. Я сегодня очень хорошенькая. Взгляни на меня, Мариус.

Она взглянула на Мариуса, прелестно передернув плечиками и очаровательно скорчив сердитое лицо. Взгляды их встретились, и из каждой пары глаз сверкнула молния. В эту минуту им ни до кого не было дела.

— Я люблю тебя! — сказал Мариус.

— Я обожаю тебя! — сказала Козетта.

И они бросились друг другу в объятия.

— Теперь, — сказала Козетта, с торжествующим видом расправляя складки пеньюара, — я остаюсь.

— Нет, — возразил Мариус умоляющим тоном, — мы сейчас кончим.

— Опять нет?

Мариус совершенно серьезно сказал ей:

— Уверяю тебя, Козетта, что это невозможно.

— А! Вы говорите строгим голосом, милостивый государь! Хорошо, я ухожу. Отец, вы меня не поддержали. Господин отец и господин муж — вы оба тираны. Я сейчас скажу это дедушке. Может быть, вы думаете, что я сейчас же вернусь нежничать с вами, в таком случае вы очень ошибаетесь. Я горда. Теперь можете приходить сами. Вы увидите, что без меня вам станет скучно. Я ухожу — это решено.

И она вышла.

Через две секунды дверь опять отворилась, ее прелестное свежее личико еще раз выглянуло, и она крикнула:

— Я очень сильно рассердилась!

Дверь закрылась, и снова установился мрак. Это был как бы сбившийся с дороги солнечный луч, который, даже не подозревая об этом, вдруг прорезал мрак.

Мариус удостоверился, что дверь плотно затворена.

— Бедная Козетта! — прошептал он. — Когда она узнает…

При этих словах Жан Вальжан весь задрожал.

Он помутившимися глазами взглянул на Мариуса.

— Козетта! О да, это правда, вы расскажете все это Козетте. Это будет справедливо, но я и не подумал об этом. На одно у человека хватает силы, а на другое не хватает. Милостивый государь, заклинаю вас, умоляю вас, милостивый государь, дайте мне ваше честное слово, что вы не скажете ей этого. Разве вам еще мало, что вы знаете это? Я мог бы рассказать это о самом себе, я объявил бы это всему свету, всем, — это мне все равно, но ей, она не знает, что это такое, это испугало бы ее. Каторжник… Что это такое? Нужно будет объяснить ей, рассказывать: «Каторжник — это человек, который был на каторге». Она видела один раз, как провозили каторжников. О господи!

Он опустился в кресло и закрыл лицо руками. Он сидел тихо, но по вздрагиванию его плеч видно было, что он плачет. Молчаливые слезы — самые ужасные слезы.

Он задыхался от рыданий. У него судорожно сжалось горло, он откинулся на спинку кресла, как бы желая набрать воздуха, и сидел, свесив руки и обернувшись к Мариусу мокрым от слез лицом, и Мариус услышал, как он тихо прошептал, как будто бы его голос доносился из бездонной пропасти:

— О, как бы я хотел умереть!

— Будьте покойны, — сказал Мариус, — я никому не стану рассказывать вашей тайны.

Может быть, менее растроганный, чем это следовало бы, а отчасти, может быть, и потому еще, что в течение этого часа он уже успел освоиться с тем, как при нем каторжник постепенно заступал место Фошлевана, а также уже постепенно постигнув всю глубину пропасти между этим каторжником и им самим, но только Мариус прибавил:

— Я не могу не сказать вам ничего относительно порученного вам вклада, который вы так верно и честно возвратили. Это служит доказательством вашей честности. Вас необходимо за это вознаградить. Назначьте сами сумму, и вам тотчас ее заплатят. Не бойтесь, что вас могут упрекнуть, будто вы назначили слишком высокую сумму.

— Благодарю вас, милостивый государь, — кротко ответил Жан Вальжан.

Он с минуту подумал, машинально проводя концом указательного пальца по ногтю большого, потом громко сказал;

— Теперь почти все кончено. Остается еще одно.

— Что именно?

Жан Вальжан как бы колебался с минуту, а потом без голоса, почти не дыша, он скорее прошептал, чем сказал: