Отверженные

Присутствовать при казнях - его долг. Гамены разглядывают гильотину, со смехом обмениваются замечаниями, дают ей разные шутливые прозвища: "Прощай, суп", "Ворчунья", "Голубая (небесная) мамаша", "Последний глоточек" и т. д. и т д. Чтобы ничего не упустить из предстоящего зрелища, они влезают на стены, взбираются на балконы, карабкаются на деревья, виснут на решетках, цепляются за трубы. Гамен -прирожденный кровельщик, как и прирожденный моряк. Ни крыша, ни мачта ему не страшны. Никакое празднество не может для него сравниться с Гревской площадью. Сансон и аббат Монтес -самые популярные имена. Чтобы подбодрить осужденного, его встречают гиканьем. Иногда им восхищаются. Ласнер, будучи гаменом и глядя, как мужественно умирал страшный Дотен, произнес слова, исполненные предчувствия собственной судьбы: "Я ему завидовал". Никто среди гаменов не слыхал о Вольтере, но зато все отлично знают Папавуана. В этом сонме героев не делают различия между "политиками" и убийцами. Предание о том, кто какой имел вид в свой последний час, сохраняется обо всех. Известно, что Толерон был в шапке кочегара, Авриль - в меховой фуражке, Лувель - в круглой шляпе, что лысый старик Делапорт оставался с непокрытой головой, что Кастен был румян и очень красив, Бориес носил короткую романтическую бородку, Жан Мартен не снял подтяжек, а мать и сын Лекуфе ссорились между собой. "Будет вам делить вашу корзину!" - крикнул им какой-то гамен. Другой, желая посмотреть, как повезут Дебакера, но из-за малого своего роста ничего не видя в толпе, облюбовывает фонарный столб на набережной и лезет на него. Стоящий возле на посту жандарм хмурит брови. "Позвольте мне влезть, господин жандарм! - просит гамен и, чтобы задобрить служителя власти, добавляет: - Я не свалюсь". - "А мне-то что, свалишься ты или нет", - отвечает жандарм.

Большое значение придают гамены несчастным случаям. Наивысший почет обеспечен тому, кому случится, например, глубоко, "до самой кости", порезаться.

Немалым уважением пользуется у гаменов также кулак. Излюбленная фраза гамена: "Я здорово сильный. Во!" Быть левшой считается очень завидным свойством, а косить на оба глаза - весьма ценным качеством.

Глава восьмая,

В КОТОРОЙ ИДЕТ РЕЧЬ ОБ ОДНОЙ МИЛОЙ ШУТКЕ ПОСЛЕДНЕГО КОРОЛЯ

С наступлением лета гамен превращается в лягушку. По вечерам, когда стемнеет, с угольной баржи или мостков, где стирают прачки, в полное нарушение всех законов стыдливости и полицейских правил, он бросается вниз головой в Сену, прямо против Аустерлицкого или Иенского моста. Но, поскольку полицейские не дремлют, положение частенько становится крайне драматичным, что и породило раздавшийся в один прекрасный день достопамятный братский клич. Клич этот, получивший славную известность около 1830 года, является стратегическим предостережением, передаваемым от гамена к гамену. Он скандируется, как строфы Гомера, почти с такими же малодоступными пониманию ударениями, как мелопеи элевзинских празднеств, в нем слышится античное "Эвоэ!" Вот этот клич: "Гэй, тюти, ге -эй, не заразись! Фараоны близко, шевелись, собирай свои пожитки, живо, сточной трубы держись!"

Кое-кто из этой мошкары, как они сами себя называют, умеет читать, кое-кто - писать, но рисовать, с грехом пополам, умеют все. Какими-то таинственными путями взаимного обучения гамен приобретает таланты, которые могут оказаться полезными общественному делу. С 1815 по 1830 год он подражал крику индюка. С 1830 по 1848 малевал на всех стенах груши. Раз летним вечером Луи -Филипп, возвращаясь пешком во дворец, заметил карапуза, который, обливаясь потом и приподнимаясь на цыпочках, старался нарисовать углем огромную грушу на одном из столбов решетки в Нельи. С присущим ему добродушием, унаследованным от Генриха IV, король помог ребенку и сам нарисовал грушу, а затем дал ему луидор, пояснив: "Тут тоже груша". Гамен любит шум и гам, рад всякому скандалу. Он терпеть не может "попов". Как-то на Университетской улице одного из таких шельмецов застали рисующим нос на воротах дома № 69. "Зачем ты это делаешь?" -спросил его прохожий. "Здесь живет поп", - ответил ребенок. В доме действительно жил папский нунций. Но как бы ни был в га мене силен вольтерьянский дух, он не прочь при случае поступить в церковный хор, и тогда он добросовестно исполняет во время службы свои обязанности. Две вещи, которых он, страстно желая, никак не может достигнуть, обрекают его на муки Тантала, низвергнуть правительство и отдать починить свои штаны.