Отверженные

Теперь Мариус, в свою очередь, потупил голову. Эти простые и сдержанные слова словно стальным клинком врезались в поток его эпических излияний, и он почувствовал, что поток этот иссякает. Когда он поднял глаза, Комбефера уже не было. Удовлетворившись, по-видимому, своей репликой на тирады Мариуса, он ушел, и все, за исключением Анжольраса, последовали за ним. Комната опустела. Анжольрас остался наедине с Мариусом и не сводил с него строгого взгляда. Между тем, собравшись с мыслями, Мариус не признал себя побежденным; все внутри у него еще кипело, и это кипение, наверное, вылилось бы в ряд длиннейших силлогизмов, направленных против Анжольраса, если бы внезапно не послышался чей-то голос. Кто-то пел, спускаясь по лестнице. Это был Комбефер, а пел он следующее:

Когда бы Цезарь дал мне славу,

И трон, и скипетр, и державу,

И мне велел за то предать

Мою возлюбленную мать,

Я Цезарю сказал бы прямо:

"Мне твоего не надо хлама,

Я мать свою люблю, слепец!

Я мать свою люблю!"

Нежное и вместе с тем суровое выражение, с каким Комбефер пел эти слова, придавали им какой-то особый, высокий смысл. Мариус задумчиво поднял глаза и почти машинально повторил:

Я мать свою люблю ..

В ту же минуту он почувствовал на своем плече руку Анжольраса.

- Гражданин! - сказал, обращаясь к нему Анжольрас. - Мать- это Республика.

Глава шестая

RES ANGUSTA*

*Тяготы жизни (лат.).

Этот вечер оставил в душе Мариуса глубокий след и погрузил его в печаль и тьму. Он испытывал то же, что, возможно, испытывает земля, когда ее вскрывают, врезаясь в нее железом, чтобы бросить семя; она чувствует в этот миг только боль от раны; трепет зарождающейся жизни и радостное ощущение зреющего плода приходят позднее.

Мариус был в мрачном настроении. Он так недавно обрел веру! Неужели нужно отрекаться от нее? Он убеждал себя, что не нужно. Твердил себе, что не поддастся сомнениям, и тем не менее невольно поддавался им. Стоять на распутье между двумя религиями, еще не расставшись с одной и еще не примкнув к другой, невыносимо тяжко; и лишь человеку-нетопырю милы такие потемки. Мариус принадлежал к людям со здоровым зрением, и ему нужен был неподдельный дневной свет. Полутьма сомнений угнетала его. Вопреки желанию оставаться на старых позициях и не трогаться с места, его неудержимо тянуло и влекло вперед, побуждало исследовать, раздумывать, двигаться дальше. "Куда же это приведет меня?" - задавал он себе вопрос. Проделав длинный путь, чтобы приблизиться к отцу, он боялся, как бы снова не отдалиться от него. И чем больше он размышлял, тем тяжелее становилось у него на сердце. Всюду ему виделись крутые обрывы. Ни с дедом, ни с друзьями не достиг он единомыслия: для одного он был слишком вольнодумным, для других -слишком отсталым; он чувствовал себя вдвойне одиноким, отвергнутым и старостью и молодостью. Он перестал ходить в кафе "Мюзен".

Охваченный душевной тревогой, Мариус не думал о насущных сторонах жизни. Но действительность не дает себя забыть. Она не преминула напомнить о себе пинком.

Однажды утром хозяин гостиницы, войдя в комнату Мариуса, заявил:

- Господин Курфейрак поручился за вас.

- Да.

- Но я хотел бы получить деньги.

- Попросите Курфейрака зайти ко мне. Мне надо с ним переговорить, ответил Мариус.

Когда Курфейрак пришел и хозяин удалился, Мариус рассказал Курфейраку то, что до сих пор не удосужился рассказать, а именно, что теперь он одинок и что родных у него больше нет.

- Как же вы будете жить? -спросил Курфейрак.

- Не знаю, - ответил Мариус.

- Что вы намерены делать?

- Не знаю.

- Деньги у вас есть?

- Пятнадцать франков.

- Не хотите ли занять у меня?

- Ни в коем случае.

- Есть ли у вас платье?

- Да вот же оно!

- А ценные вещи?

- Часы.

- Серебряные?

- Нет, золотые. Вот они.

- У меня есть знакомый торговец платьем, который купит у вас редингот и панталоны.

- Превосходно.

- Значит, у вас останется только одна пара панталон, жилет, шляпа и сюртук.

- И сапоги.

- В самом деле? Вам не придется ходить босиком? Какая роскошь!

- Большей мне и не требуется.

- У меня есть знакомый часовщик, который купит у вас часы.

- Очень хорошо.

- Ничего хорошего тут нет. А что вы будете делать потом?

- Я согласен на любой труд, но только на честный.

- Вы знаете английский язык?

- Нет.

- А немецкий?

- Тоже нет.

- Жаль.

- Почему?

- Да потому, что один мой приятель-книготорговец издает нечто вроде энциклопедии, для которой вы могли бы переводить статьи с немецкого или с английского. Платят, правда, маловато, но жить на это все-таки можно.

- Я выучу и английский и немецкий язык.

- А до тех пор?

- До тех пор буду проедать платье и часы.

Позвали торговца платьем. Он купил вещи Мариуса за двадцать франков. Сходили к часовщику. Он купил часы за сорок пять франков.

- Ну что же, это неплохо, -сказал Мариус Курфейраку, возвращаясь в гостиницу, - с моими пятнадцатью это составит восемьдесят франков.

- А счет за гостиницу? -напомнил Курфейрак.

- Верно. Я и забыл, - сказал Мариус.

Хозяин представил счет, который необходимо было немедленно оплатить. Он достигал семидесяти франков.

- У меня остается десять франков, -заметил Мариус.