Отверженные

— Козетта, ты говорила со мной, продолжай, поговори еще. Итак, твоя красношейка умерла, говори же, говори, мне хочется слышать твой голосок.

Мариус с ужасом смотрел на старика. Козетта испустила раздирающий душу крик.

— Отец! Отец мой! Вы будете живы! Вы будете живы. Я хочу, чтобы вы жили! Вы слышите, что я вам говорю?

Жан Вальжан поднял голову и с выражением восторженного обожания взглянул на нее.

— О да, не позволяй мне умирать. Кто знает?.. Быть может, я и послушаю тебя. Я уже умирал, когда вы приехали. Это меня остановило, и мне кажется, что я точно оживаю.

— Вы полны сил и жизни! — воскликнул Мариус. — Неужели вы воображаете, что такие люди умирают? У вас было горе, а теперь его у вас больше не будет. Я прошу у вас прощения, и теперь я уже на коленях! Вы будете жить с нами, и жить долго. Мы отнимем вас у смерти. У нас обоих отныне будет только одна забота — ваше счастье!

— Вот видите, — сказала Козетта вся в слезах, — Мариус говорит, что вы не умрете.

Жан Вальжан продолжал улыбаться.

— Если вы меня возьмете к себе, господин Понмерси, разве я стану от этого другим? Конечно нет. Бог думал так же, как и мы с вами, и он не изменяет своих решений. Мне следует уйти. Смерть все примиряет и все устраивает. Бог лучше знает, что нам нужно. Будьте счастливы, пусть господин Понмерси обладает Козеттой, пусть молодость сочетается с утренней зарей, пусть вас окружает, дети мои, сирень, пусть поют соловьи, пусть ваша жизнь будет зеленой, озаренной солнцем лужайкой, пусть ваши души будут наполнены небесным блаженством, и пусть я, никому и ни к чему не годный, пусть я умру, так будет лучше всего и так и должно быть. Будьте же рассудительны, теперь уже ничего нельзя изменить, я чувствую, что теперь все кончено. Час тому назад у меня был обморок. И потом, за эту ночь я выпил весь этот кувшин воды. Козетта, какой у тебя славный муж! Тебе с ним гораздо лучше, чем было со мной.

В дверь постучали. Вошел доктор.

— Здравствуйте и прощайте, доктор, — сказал Жан Вальжан. — Вот мои бедные дети.

Мариус подошел к доктору. Он сказал только одно слово: «Доктор», — но в тоне, каким он произнес это слово, стоял немой вопрос. Доктор ответил на вопрос выразительным взглядом.

— Из-за того только, что нам что-нибудь не нравится, — сказал Жан Вальжан, — вовсе не следует, что мы имеем право роптать на Бога.

Наступило молчание. Все чувствовали, что у них в груди захватывает дыхание.

Жан Вальжан обернулся к Козетте. Он смотрел на нее такими глазами, как будто хотел взять ее с собой в вечность. На краю могилы, куда он уже сходил, ему еще доступно было чувство восхищения, когда он смотрел на Козетту. Отражение ее милого личика освещало его бледное лицо. Могила тоже может иметь свою прелесть.

Доктор пощупал ему пульс.

— А! Так это вы ему были так нужны! — прошептал он, глядя на Козетту и на Мариуса, и, наклонясь к уху Мариуса, прибавил: — Слишком поздно.

Жан Вальжан, не спускавший все время глаз с Козетты, спокойно взглянул на Мариуса и на доктора. Он едва слышно проговорил:

— Умереть — это ничего. Ужасно не жить.

Вдруг он поднялся. Иногда такие страшные усилия означают агонию. Он твердым шагом подошел к стене, отстранил Мариуса и доктора, который хотел ему помочь, снял висевшее на стене маленькое медное распятие, сел опять со свободой движений вполне здорового человека и, кладя распятие на стол, сказал громким голосом:

— Вот великий страдалец!

Потом его грудь опустилась, голова покачнулась, как будто ее уже взяла могила, а его лежавшие на коленях руки начали как бы царапать ногтями материю его одежды.

Козетта, поддерживая его под руку, рыдала, старалась говорить, но не могла. Из уст ее вырывались лишь отдельные слова:

— Отец, не покидайте нас! Неужели мы вас нашли только для того, чтобы снова потерять?

Про агонию можно сказать, что она действует приливами. То она приближается к гробу, то удаляется слова. Смерть точно исследует почву.

Жан Вальжан после этого полуобморока окреп, сделал движение головой, как будто затем, чтобы стряхнуть с нее мрак, и снова стал почти совсем бодрым. Он взял рукав Козетты и поцеловал его.

— Он оживает! Доктор, он оживает! — воскликнул Мариус.

— Вы оба очень добры, — сказал Жан Вальжан. — Я хочу вам объяснить, что именно меня беспокоит. Меня беспокоит, господин Понмерси, что вы не хотите взять этих денег. Эти деньги действительно принадлежат вашей жене. Я все объясню вам, дети, и поэтому-то мне так приятно видеть вас. Черный агат привозят из Англии, белый агат привозят из Норвегии. Обо всем этом вы прочтете на том листе бумаги. При изготовлении браслетов я придумал изменения, усовершенствования. Это красивее, прочнее и дешевле. Вы теперь понимаете, как наживаются деньги. Богатство Козетты принадлежит ей. Я рассказываю вам эти подробности, чтобы вы были спокойны.

Привратница поднялась по лестнице и заглянула в полуотворенную дверь. Доктор сказал ей, что она не нужна, но он не мог помешать сердобольной старушке перед уходом крикнуть умирающему:

— Позвать к вам священника?

— У меня здесь есть священник, — отвечал Жан Вальжан.