Бывают натуры, не способные любить кого-нибудь, не вымещая этой любви ненавистью к другим. Так и мать Тенардье, страстно любя своих собственных дочерей, возненавидела чужого ребенка. Печально думать, что в материнской любви могут быть такие уродства. Как ни мало места занимала в доме Козетта, ей казалось, что она отнимает у ее детей воздух и простор. У этой женщины, как у многих ей подобных, был известный запас ласк и брани на каждый день. Не будь тут Козетты, можно поручиться, что дочерям ее, несмотря на все ее обожание к ним, пришлось бы получать без разбора и то и другое. Но теперь на их долю достались одни ласки. Козетта же не могла шевельнуться, не намекая на себя града более или менее жестоких и незаслуженных наказаний. Бедная слабая малютка, не понимавшая ни мира, ни Бога, выносила постоянно брань, побои и упреки, видя рядом с собой своих однолеток, окруженных счастьем и баловством. Мать Тенардье обходилась сердито с Козеттой — Эпонина и Азельма стали тоже злы. В этом возрасте дети не более как копии с матери. Формат лишь меньше, в этом и вся разница.
Так прошел год, затем второй.
— Тенардье добрые люди, — говорили в деревне. — И сами-то небогаты, и взяли на воспитание подкинутую им девочку.
Козетту считали брошенной ее матерью.
Тенардье, узнав, однако, бог знает из каких темных источников, что Козетта незаконнорожденная и что мать не может признать ее, потребовал пятнадцать франков в месяц, говоря, что «эта тварь» растет и «жрет», и грозил ее «вытолкать вон». — «Пусть она заартачится только, я к ней нагряну с ее детищем при всем честном народе. Она должна прибавить денег, хочет или не хочет». Мать стала платить пятнадцать франков. Пока Козетта была крошечной, ее мучили две другие девочки; как только она подросла, то есть не успело ей исполниться еще пяти лет, как уже из нее сделали служанку для всего дома.
В пять-то лет, скажут, да это невероятно? Увы! Однако это не вымысел. Общественные страдания начинаются с младенчества. Разве недавно мы не были свидетелями процесса некоего Дюмоллара, сироты, превратившегося в разбойника; официальные документы гласят, что, оставшись одиноким с пяти лет, он «промышлял себе на пропитание кражей».
Козетту посылали с поручениями, заставляли мести дом и двор, мыть посуду, даже носить тяжести. Тенардье считали себя тем более вправе поступать с ней таким образом, что мать, находившаяся в Монрейле, стала платить неаккуратно. Несколько месяцев прошли без высылки денег.
Если бы эта мать заглянула через три года в Монфермейль, она не узнала бы своего ребенка. Козетта, поступившая такой свеженькой и хорошенькой в этот дом, стала худа и бледна. У нее был какой-то загнанный вид. «Тихоня!» — говорили Тенардье. Несправедливость развила в ней раздражительность, а лишения заставили ее подурнеть. У нее остались только чудные ее глаза, возбуждавшие жалость, так как в таких большущих глазах еще отчетливее видна была печаль.
Сердце сжималось, глядя на бедную малютку, моложе шести лет, когда зимой, трясясь от стужи под дырявыми лохмотьями, она мела двор до рассвета, держа в озябших красных ручках огромную метлу, между тем как застывшие слезы стояли в глазах.
В округе ее звали Жаворонком. Народ, любящий образные выражения, дал такое прозвище этой девочке, бывшей не больше пичужки, запуганной и дрожащей, поднимавшейся раньше всех не только в доме, но и во всей деревне, и до зари уже бегавшей по двору или в поле.
Только бедный Жавороночек никогда не раскрывал рта для песен.
Книга пятая
НИСХОЖДЕНИЕ
I.
Очерк развития стеклярусной промышленности
Но где же была эта мать, покинувшая, по мнению жителей Монфермейля, своего ребенка? Куда она девалась? Что делала? Оставив дочь у Тенардье, она продолжала свой путь в Монрейль. Если читатель не забыл, это происходило в 1818 году. Фантина не была на родине лет десять. Монрейль успел измениться за этот период. В то время как Фантина медленно опускалась все ниже и ниже по ступеням нищеты, ее родной город поднимался в гору. Года два тому назад в его промышленной жизни произошел один из тех переворотов, которые служат великими событиями для целого края.
Этот эпизод заслуживает внимания, и мы считаем необходимым не только упомянуть о нем, но и описать его.