Отверженный

Сразу же после сигнала к началу поединка Левашов активировал защиту. Как адепт магии огня, он поставил огненный туман. Это была защита более высокого уровня, чем изученный мной огненный щит — практически непробиваемая для любого стихийного заклятия. Но не для заклятия уников, и уж тем более не для заклятия эмпата.

И надо признать, мне повезло, что мой противник, создавая заклятия, использовал огонь — это была и моя номинальная стихия, поэтому мне было легче противостоять такой магии. Я тут же поставил огненный щит, что помимо самой защиты, на такой уж и большой, автоматически увеличило в несколько раз сопротивляемость огню. И это было очень важно, так как Левашов уже запустил кольцо пламени, которое стало расходиться от него во все стороны.

Кольцо это прошло сквозь меня и погасло на краю арены, разбившись о сильнейшую защиту из магических артефактов, не дающих действию заклятий выйти на трибуны. За первым пошло второе, за вторым — третье. Было больно, даже очень, но с ног меня это свалить не могло, в чём Левашов убедился довольно быстро и решил сменить тактику.

Тем временем я истерично пытался сконцентрироваться и попытаться подавить волю противника. А для этого надо было хоть за что-то зацепиться, найти хоть одно его слабое место, хоть одно чувство, способное вывести его из равновесия. Но ничего не получалось — я не ощущал вообще никаких эмоций Левашова: ни страха, ни злости, ни презрения. Соперник не был похож на себя обычного — и это меня сильно удивляло.

В какой-то момент мне даже показалось, что я забыл выключить блокировку эмпатии, но эмоции, долетавшие до меня из зала, заставили отбросить эту мысль. За ней пришла другая — либо Левашов умеет закрываться от влияния эмпатов и менталистов, либо он настолько сильно себя контролировал, что не позволял ни одной эмоции выйти за пределы, ограниченные этим контролем. И я даже не знал, что из этого для меня хуже. Надо было что-то делать, но я не знал что.

Я попробовал несколько простых заклятий уников, которым меня научил Гурьев, чтобы хоть как-то повлиять на противника, но ничего не вышло — ментальная защита у Левашова оказалась непробиваемой для меня. Сам он тем временем решил испробовать очередную тактику — сгенерировал огненную плеть.

Это было больнее, чем огненное кольцо. Противник хлестал меня по голове и телу горящей трёхметровой плетью из плотной субстанции, чем-то средним между огнём и плазмой. И я ничего не мог поделать. При попытках схватить плеть, руки обжигало так, что я невольно их разжимал.

Всё же разница в уровне наших навыков чувствовалась. Студент подготовительного курса не мог на равных тягаться со второкурсником, как бы мне этого ни хотелось. Я не мог ни нормально противостоять атакам Левашова, ни вскрыть его защиту. Почему-то стало стыдно перед Гурьевым, который без толку потратил на меня целую неделю.

Левашов стегал меня своей жуткой плетью, осыпая всю арену искрами и радостно скалился. А я не мог уже даже поставить примитивную защиту, настолько эти удары сбивали мне концентрацию. Всё тело горело, и мне казалось, что сил моих хватит ненадолго. Я невольно начал желать, чтобы всё это быстрее закончилось, но вот только как же не хотелось проигрывать.

Противнику, судя по всему, тоже надоела эта экзекуция, и он ловким движением обернул плеть вокруг моей шеи на три раза. Это было неожиданно и совсем уж больно, причём болело будто изнутри — словно мне в горло влили кастрюлю раскалённого масла или засыпали килограмм молотого перца чили.

И тут мой противник дёрнул плеть на себя, да так сильно, что я еле удержался на ногах — чтобы не упасть мне пришлось сделать два шага в его направлении. Я ощутил жар, исходящий от защиты Левашова, он снова неприятно оскалился и дёрнул ещё раз, намного сильнее. Но я снова устоял.

— Приготовься размазать кровь и сопли по арене, как я тебе и обещал! — самоуверенно заявил графский сынок и, ухмыляясь, со всей силы дёрнул за плеть.

Времени на раздумья у меня не было. Упасть на арену и размазать по ней кровь, как о том мечтал Левашов, я мог в любой момент. Поэтому глупо было не попытаться использовать последний шанс, чтобы переломить ход поединка. Несмотря на нестерпимый жар, который исходил от огненного тумана, я был уверен: фатального урона это заклятие мне не нанесёт, поэтому решил рискнуть и не стал упираться, а подался за плетью и в три больших шага подскочил к противнику и, не сбавляя скорости, ударил его головой в нос.

Мой старый добрый безотказный приём — я услышал хруст носовых хрящей Левашова и почти сразу же остро почувствовал его боль, будто это мне сломали нос. А потом сразу же ощутил Левашовскую злость, но не чистую, а сильно смешанную с испугом.

Я так и не понял, что помогало противнику до этого момента, какое-то особое заклятие или невиданное самообладание, но сломав ему нос, я лишил его этой защиты, а заодно и защиты стандартной — огненный туман рассеялся, едва поставивший его маг потерял концентрацию. Рассыпалась искрами и плеть, ярко вспыхнув на прощание.