— Съешь это сначала, может быть, второго и не захочется.
— Нет, я буду ждать, пока мне не подадут оба!
— Ну, в таком случае вот что я тебе скажу: или ты съедаешь то, что тебе дают, или остаешься сегодня без ужина, — в голосе Вайолет послышались металлические нотки. — Сядь сейчас же и прекрати вести себя так, будто в тебя вселился…
— Кто, кто вселился?
— Откуда я знаю. Бес, наверное, кто же еще!
Последнее замечание почему-то мальчика очень развеселило. По всему дому разнесся его стеклянный, рассыпчатый смех.
— Какие же ты иногда глупости говоришь!..
Когда я вошел в столовую, мальчик уже мирно восседал за столом; похоже, гувернантка его одержала очередную нелегкую победу. Старые, проверенные методы, подумал я, все-таки действуют безотказно; не зря ее обучали в колледже педагогическим хитростям.
— Будьте великодушны, — взмахом ложки Доминик-Джон милостиво указал мне на свободное место. — Снизойдите же наконец досточтимой своей персоной на наш недостойный стул.
Вскоре присоединились к нам и Фабиенн с Арнольдом: он совершенно пришел в себя, и только лицо сохраняло еще какой-то восковой оттенок. Ужин был в самом разгаре, когда Вайолет сморщила нос.
— Никто ничего не чувствует?
Из-за двери явно несло чем-то паленым.
— Да что же это такое в конце концов, — Арнольд попытался изобразить возмущение. — Позволь я позвоню им, дорогая.
— Но там никого нет. У «них» сегодня выходной.
Вайолет поднялась и пошла к двери. Доминик-Джон как-то странно заерзал, но, кроме меня, внимание на это никто не обратил.
— Кстати, и плита не включена: я ей не пользовалась.
Об этом можно было не напоминать: доказательство тому стояло на столе перед нами. Вайолет распахнула дверь, столовая мигом наполнилась вонючей гарью. Фабиенн вскочила, прижав салфетку к лицу.
— О боже, Арнольд, сделай что-нибудь!
— Это, наверное, наш Мино, — спокойно заметил Доминик-Джон.
— Что?.. Что?
— Я засунул его в печь.
— Когда? — Фабиенн судорожно глотнула воздух.
— Около получаса назад, — мальчик поднял на мать прозрачные глаза. — Он и без того уже начинал смердеть. Терпеть не могу больных животных; держать их в доме негигиенично.
— И ты сделал это — с Мино?! — лицо у Вайолет сделалось пепельно-серым.
— Я ткнул его — он ничего не чувствует…
— Иди спать, — тихо сказала Фабиенн.
— Но я еще не поужинал.
— Уходи.
Помедлив, он соскользнул со стула; сначала подошел к отцу — тот поцеловал его механически, как во сне; затем к матери: Фабиенн притронулась к лицу мальчика, будто все еще глазам своим не веря, и тут же отдернула руку.
— Спокойной ночи, лорд Уиттенхэм.
— Спокойной ночи, — пробормотал я.
Наступила тишина.
— Пойду взгляну, что там можно сделать, — проговорила наконец Вайолет. Мне оставалось лишь к ней присоединиться.
Когда мы вернулись, столовая уже была пуста. Я прошел в гостиную и налил себе бренди; предложил Вайолет, и она не отказалась. Будто по молчаливому согласию мы не обмолвились ни словом о том, что только что произошло. Но потом она вдруг спросила:
— Кажется, вы нечасто виделись с ним в Оксфорде?
В памяти моей ожил вдруг не слишком приятный эпизод, а вместе с ним — вся моя прежняя неприязнь к этой женщине.
Это произошло вскоре после его безумного танца — кажется, на следующий вечер. Надев пижаму и приготовившись уже лечь в постель, я вспомнил, что оставил внизу книжку: пришлось спускаться — триллер этот меня здорово заинтриговал.
В гостиной все еще горел свет, что было само по себе очень странно, если учесть все те разговоры об экономии, что в доме Льюисов не прекращались ни на минуту. В комнате находилась Вайолет Эндрюс; увидев размазанную помаду и разводы на заплаканном лице, я поспешно извинился, опустил глаза, но смыться вовремя не успел: через минуту она уже повествовала мне трагическую историю своей жизни. Подробности как-то стерлись в моей памяти, да и общий смысл тоже — речь, кажется, шла о том, что кто-то пытается сделать из нее учительницу, а сама она этого не хочет, — зато финал я запомнил отлично; мало ей прочих несчастий: теперь на ней еще и хотят жениться! Я остолбенел.
— Вы ведь знаете, конечно, что Арнольд сделал мне предложение?
«Врет ведь», — пронеслось у меня в голове: стал бы он скрывать от меня такую новость! Арнольд всегда отзывался о Вайолет не только с большой теплотой (так отзывался он обо всех без исключения своих знакомых), но и с необычно восторженной, чуть, может быть, ироничной почтительностью, которую я списывал на возраст девушки и ее образованность. Но чтобы вот так взять да и жениться, не имея даже достаточно ясных перспектив на будущее, не говоря уже обо всем остальном — нет, на моего друга это было совсем не похоже. Кажется, молчание мое затянулось.