Ответный темперамент

Она тоже чувствовала новое, начавшееся этой ночью. Она чувствовала это как счастье от Жениного неожиданного появления, и как страх за него, и как любовь, которую впервые увидела в его прямом взгляде. Но сказать об этом Жене она все-таки не решалась и поэтому сказала только об окончании школы.

– Ты кем хочешь быть? – спросил он.

– Еще не знаю, – ответила Таня. Ей было неловко за свою неопределенность перед таким человеком, как Женя. – Наверное, буду изучать в университете русский язык. Я еще не очень хорошо его чувствую, поэтому мне нужно. То есть я буду поступать на филологический факультет. А ты кем будешь?

Таня спросила, кем он будет, а не кем хочет быть, потому что ей было понятно: Женя будет именно тем, кем хочет, иначе для него невозможно.

Ее вопрос не вызвал у него ни секунды размышления.

– Летчиком, – ответил он.

– Тебе это очень подходит, – улыбнулась Таня.

Она представила его в самолете, в небе, и сердце у нее дрогнуло от любви к нему и от страха за него.

– Я еще когда маленький был, то хотел. Как отец.

Таня уже знала от Димы, что их с Женей отец был летчиком и погиб в Испании год назад. Мама их умерла давно, и их воспитывала бабушка, но и она уже умерла, и они жили теперь одни.

История жизни братьев Саффо должна была бы выглядеть грустной. Но оба они относились к своей жизни так, как будто никакой грусти в ней не было.

Ей тоже казалось невозможным говорить с Женей грустно.

– У вас необычная фамилия, – сказала она. – Ты не знаешь, какое ее происхождение?

– Греческая, кажется. Бабушка вроде бы что-то такое говорила. Но я не особо интересовался. Может, Димка знает. Спроси его, если хочешь.

Вообще-то и у Тани интерес к этому был чисто филологический. В Москве смешение людей было еще сильнее, чем в Париже, и их происхождение не имело значения, во всяком случае, среди ее друзей.

Она хотела сказать, что спросит у Димы, если не забудет, – но не успела ничего сказать. Женя вдруг остановился и повернул ее к себе. Именно повернул, развернул, порывисто и сильно.

– Таня! – сказал он. Его голос прозвучал так, что она замерла. – Я тебя люблю. Очень люблю, Таня!

И он поцеловал ее. Это был первый в ее жизни поцелуй, самый первый. Он ослепительно сиял в холодеющей мгле этой ночи, и не было во всем мире ничего, что могло бы не только затмить его, но хотя бы с ним сравниться.

Губы у Жени были твердые и горячие, такие же, как пальцы, которыми он сжимал Танину руку, когда они спускались с моста. Он был выше ее ростом, и, когда они целовались, шапочка упала с Таниной головы в снег. Но она этого не заметила, конечно. Она вся дрожала в Жениных объятиях.

– Ты замерзла? – спросил он, отрываясь от ее губ.

– Нет! – торопливо, задыхаясь, проговорила она.

И он стал целовать ее снова.

В его поцелуях не было повтора, как не было и не могло его быть в кружении снега, в порывах ветра.

– Я люблю тебя, Таня, – сказал он, на миг оторвавшись от ее губ.

И в этих его словах не было повтора тоже.

– И я, – прошептала она. – Я всю свою жизнь буду любить тебя, Женя.

– Меня, наверное, трудно тебе будет любить, – сказал он. – Тревоги много.

– Это неважно. Ведь любовь всегда тревожна, правда?

Она чуть отстранилась от него и заглянула ему в глаза.

– Насчет всегда не знаю. Может, только со мной.

– А другой любви и нет. – Она снова приблизила губы к его губам. – Только с тобой. Мне другой любви не надо.

Глава 23

Что-то странное происходило в природе.

Ну, сентябрь часто бывает теплым, в этом нет ничего удивительного. Октябрьское тепло можно списать на бабье лето. Но когда теплым оказывается ноябрь, да еще во второй своей половине, то это уже не радует, а вызывает изумление и даже какую-то смутную тревогу.

Тем более что весь ноябрь – возможно, как раз из-за своего тепла – был таким хмурым, что утро, день и вечер не имели четких границ. Облака стояли низко, плотно, и этот унылый облачный полумрак постепенно переходил в ночную тьму.

За всю осень Ольга приезжала в Тавельцево лишь несколько раз. Не хотелось ей никуда ездить. Когда на работе ее спрашивали, как дела на даче, она говорила, что ей портит настроение странная природная аномалия, неуместное ноябрьское тепло, а главное, сумрак, и поэтому она бывает на даче редко. Но сама она знала, что дело, конечно, не в погоде.

Все ее мысли были о Сергее, о разлуке, о невозможности быть с ним, и остальной, не имеющий отношения к этим мыслям мир казался ей словно бы и не существующим. Ей не хотелось тратить на него усилий, он был ей безразличен.

Нет, что-то в этом мире ей все же приходилось делать, конечно. Ольга сознавала, что работу свою она выполняет только по инерции, но она преподавала уже много лет, поэтому ее инерция выглядела так, что не заслуживала упрека в недобросовестности.

Но Тавельцево… Ездить туда она могла себя только заставить.

Именно это ей и пришлось сделать в выходные. Они с Андреем приехали на дачу, чтобы посадить деревья.