Ответный удар

Артемис подавил в себе нерешительность и выключил мобильный телефон. Он должен был сосредоточиться на картине, и от вибрации телефона в неподходящий момент могли задрожать руки. Ему не терпелось сорвать крышку с плексигласового тубуса. Но это было бы не просто глупо, а смертельно глупо. Компания «Крейн и Спарроу» могла оставить для него множество маленьких сюрпризов.

Артемис достал из жесткого чемодана, в котором хранилось лабораторное оборудование, хроматограф. Прибор должен был взять пробу газа внутри тубуса и провести анализ. Артемис выбрал из набора игольчатое сопло и навернул его на торчавший из хроматографа резиновый шланг. Иглу он осторожно держал в левой руке. Артемис одинаково свободно владел обеими руками, но левая была более твердой. Крайне аккуратно он проткнул иглой силиконовое уплотнение тубуса так, чтобы игла оказалась как можно ближе к полотну. Игла не должна была шевелиться, чтобы содержащийся в контейнере газ не вытек и не смешался с воздухом. Хроматограф отобрал пробу газа и всосал ее в оборудованное нагревателем отверстие для ввода. Любые органические примеси удалялись нагревом, а газ-носитель перенес пробу через разделительную колонку в пламенно-ионизационный детектор — именно в нем определяются отдельные компоненты. Буквально через несколько секунд на цифровом дисплее прибора появилась диаграмма. Процентное содержание кислорода, водорода, метана и углекислого газа соответствовало пробе, взятой заранее в центральной части Мюнхена. Неопознанной оставалась пятипроцентная доля газа, но тут не было ничего подозрительного. Возможно, это объяснялось наличием комплексных загрязняющих газов или чувствительностью оборудования. Теперь Артемис знал, что может открыть тубус, если не обращать внимания на загадочные пять процентов. Он так и сделал, осторожно вскрыв уплотнение ножом для резьбы по дереву.

Артемис надел хирургические перчатки и извлек картину из тубуса. Она упала на стол тугим свитком и практически мгновенно развернулась — видимо, находилась в тубусе недостаточно долго, чтобы принять его форму.

Артемис расправил холст и прижал углы гладкими мешочками с гелем. Он мгновенно понял, что перед ним — не подделка. Достаточно было одного взгляда, чтобы узнать основные цвета и живописную манеру. Все образы Эрве словно состоят из света. Они были так восхитительно написаны, что картина, казалось, искрилась. Картина была совершенной. На ней был изображен запеленатый младенец, спящий в залитой солнцем колыбели рядом с открытым окном. Фея с зеленой кожей и прозрачными крылышками парила над подоконником и собиралась украсть ребенка из колыбели. Обе ноги сказочного создания находились на улице.

— Она не может войти в дом, — рассеянно пробормотал Артемис — и поразился своим словам.

Откуда он это знал? Обычно он выражал свое мнение только в том случае, если мог его каким-то образом подтвердить.

«Успокойся, — приказал он себе. — Обычная догадка. Возможно, основанная на обрывке информации, найденной во время бесконечных скитаний по Интернету».

Артемис сконцентрировал внимание на самой картине. Он получил ее. «Фея-воровка» принадлежит ему, по крайней мере в данный момент. Он достал скальпель из набора хирургических инструментов, срезал мельчайшую частичку краски с края картины, положил ее в пробирку и приклеил этикетку. Артемис собирался послать частичку краски в Мюнхенский технический университет, где установлен гигантский спектрометр. Радиоуглеродный анализ, который произведет работающая в университете знакомая Артемиса, подтвердит, что картина или, по крайней мере, краски соответствуют времени написания.

Он позвал Дворецки из соседней комнаты апартаментов.

— Дворецки, не мог бы ты отвезти этот образец в университет немедленно? Передай его Кристине лично в руки. Кстати, напомни ей, что мне крайне необходимо быстро получить результаты анализа.

Он не услышал ответа, но в следующее мгновение в комнату ворвался Дворецки. Глаза у него были дико вытаращены, и вообще он не был похож на человека, который собирался взять образец краски.

— Проблемы? — спросил Артемис.