Ответный удар

Все тут чужое, думал Коркоран, борясь с приступами боли. Все чужое, не земное, даже экипаж: один наполовину человек, другой – так вовсе чудо-юдо, увечный эмиссар протеидов… Он через силу усмехнулся, ощущая ровную пульсацию двигателя и корректируя курс; только миллиметр отделял красную точку от зеленого маркера. Миллиметр на экране, восемь тысяч километров в пустоте, восемьдесят секунд полетного времени, миллион раскаленных иголок, пронзающих кожу…

Красная точка растворилась в зелени, курсоуказатель тихо звякнул, и Коркоран, ухватившись за края контактной пленки, начал отдирать ее от тела. Вывалившись из тугого кокона, он лег на пол ничком, вытянул ноги и глубоко, с облегчением вздохнул. Сухие теплые ладони Зибеля прикоснулись к нему, стали массировать шею, плечи и голую спину, растирать затылок.

– Ну, как ты? Живой?

– Живой, живой, – прохрипел Коркоран. – Мы на курсе. Теперь еще бы посадить этого ублюдка… все кишки вымотал…

Жжение исчезло. От рук Зибеля струилась бодрящая теплота. В передней части кабины, перед обвисшим веретеном контактной пленки, поблескивал вогнутый полусферический экран с искрами звезд. Курсоуказатель выводил тихую нежную мелодию. Они неслись к Роону, приближаясь к нему на сто километров за каждую секунду.

– Сейчас все пройдет, – сказал Зибель. – Ну, вот, уже прошло… Ты в порядке.

Коркоран попробовал сесть, но это ему не удалось.

– Какой там порядок, – буркнул он. – Вид, наверно, как у покойника…

– Нормальный вид. Хочешь, покажу?

Черты Клауса поплыли, лицо начало стремительно меняться: подбородок сузился, радужка глаз посветлела, почти растворившись на фоне белков, губы сделались ярче, волосы стали черными, короткими и очень густыми. Теперь Коркоран глядел на себя самого – такого, каким вчера явился перед потрясенным экипажем. Врба не обманул – никаких имплантов ему не всадили; киберхирург, сообразуясь с программой, потрудился над пигментацией волос и глаз, а кожу сделал побледнее. В остальном – почти никаких перемен. Коркоран не подозревал, что так похож на фаата. Открытие было не слишком приятным.

– Что такой кислый? – спросил Зибель. – Физиономия не нравится? Ничего, Пол, ничего! Вера тебя и таким полюбит, и дочки от папы не откажутся. Опять же не навсегда ты у нас в брюнетах. Вернемся на борт – и твои рыжие патлы тоже вернутся.

Если вернемся, подумал Коркоран, но, заглушая крамольную мысль, пока она не добралась до Зибеля, промолвил:

– Я такой. А ты каким будешь?

Его друг почесал в затылке. Совершенно человеческий жест, мелькнуло в голове.

– Учитывая мой возраст, надо соорудить что-то посолиднее… лет этак на шестьсот-восемьсот. Ну, например…

Волосы Клауса стали длиннее, в них появилась прозелень, губы немного отвисли, от глаз к вискам побежали крохотные морщинки. Признаки возраста у долгожителей-фаата были не так заметны, как у землян, но все же они существовали, проявляясь через несколько веков, обычно на исходе тысячелетия. Коркоран знал об этом, но никогда не пытался вообразить, сколько проживет сам, – мысль остаться без Веры и, очевидно, увидеть смерть дочерей, внуков и правнуков, его страшила.

Постепенно силы вернулись к нему. Он встал и с помощью Зибеля натянул лиловый комбинезон, имитирующий одеяния фаата. В тесной кабине приходилось поворачиваться с осторожностью – малый боевой модуль не предназначался для перевозки пассажиров и грузов. В задней, более широкой части, около входной мембраны, лежали контейнеры с пищей, водой и кое-каким оборудованием, а впереди, по обе стороны экрана, разместились курсовой компьютер и всеволновой приемник. Места оставалось только лечь и вытянуться двоим. Ни кресел, ни коек, ни столов… Пол, правда, был мягкий.

– Ты поспи, – посоветовал Зибель. – Еще пять часов добираться. У вас, землян, большое преимущество перед фаата и перед нами… то есть перед моими соплеменниками… – Он вздохнул. – Вы умеете спать.

– И даже видеть сны, – добавил Коркоран. – Считаешь это преимуществом?

– Конечно. Способность спать – такое чудо, особенно если жизнь длинна! Время проходит быстрее…

Он переместился к приемнику, сел перед ним, скрестив ноги, и запустил программу автоматического поиска. Вспыхнул мерцающий столбик света, поплыли, неторопливо вращаясь, темные глифы диапазонов, едва слышное потрескивание и негромкий шум, подобный рокоту далекого моря, наполнили кабину. Голоса Вселенной что-то шептали, убаюкивая Коркорана; разливалось тихим шелестом реликтовое излучение[36], гудела Гамма Молота, щебетали и попискивали звезды, и газовые облака вносили в эту мелодию скрипы и скрежеты. Оркестр Мироздания играл на мириадах инструментов, на всем, что было ему подвластно, от ничтожных атомов до гигантских звезд и целых галактик, и только одно не слышалось в этом хоре: живой человеческий голос.