Ответный удар

Конечно, в этих планах существовали недостатки, как обычно бывает при малой осведомленности о противнике. Данные о системе защиты и общей ситуации полагалось собрать с помощью радиоперехвата, по эфир молчал, и значит, все сведется к визуальным наблюдениям. Уточнить их, передвигаясь в модуле, нереально — модуль служил неплохой маскировкой, но летать в нем долгое время Коркоран бы не смог, а в стычке проиграл бы пилотам фаата. Не исключалась неудача и при поиске осведомленных лиц, которые мундиров не носили и не отличались от соплеменников гражданской ориентации. Тут Коркоран полагался на ментальное зондирование, что тоже было палкой о двух концах — с тем же успехом могли прозондировать и его, особенно если наткнешься на Держателя.

Но он теперь не в одиночестве, теперь с ним Зибель… друг Зибель, телепат и метаморф… Это меняло ситуацию, открывая почти неограниченные перспективы. Зибель мог перебросить его в любую точку мира, преодолеть любые стены и защитные поля, прикрыть от ментального вторжения и отыскать объект, способный поделиться информацией. Мог снять их с орбиты прямо на грунт, мог телепортировать обратно в модуль или в «сапсаны», если возникнет такая нужда, мог разобраться с пленным и, возможно, с квазиразумными симбионтами, мог… Чего он только не мог! Убивать? Но в этом Коркоран полагался на себя.

Он размышлял над третьим планом, который, с учетом талантов Зибеля, был реальней первых двух. Лечь на орбиту у Роона? Не стоит, риск велик, а визуальная рекогносцировка ненадежна. Прыгнуть вниз — быстро, стремительно! — вот лучший вариант! Не искать астродромы, а прыгнуть на грунт в каком-нибудь безлюдном месте… Роон огромный мир, не меньше, чем Земля, а население редкое… Йо говорила, что на Т'харе три миллиона, а здесь, должно быть, двадцать или пятьдесят — ничтожно мало для такой планеты… Тут можно спрятаться… спрятаться, а затем…

Явь смешалась с сонными видениями, и сны побеждали, скрывая зыбким флером забитую грузом кабину, фигуру Зибеля у приемника, столб света с кружившимися темными значками и прозрачную, полную звезд линзу экрана. Коркоран уже не лежал на мягком полу, а плавал в невесомости: руки обнимают колени, голова опущена на грудь, темные волосы рассыпались по плечам, глаза закрыты. Странное чувство охватило его: он был человеком, висевшим в крохотной каморке, обвитым шлангами и проводами, и в то же время наблюдал его со стороны, как бы раздвоившись на участника и зрителя некой загадочной сцены. Она была статичной: ничего не двигалось, не шевелилось, и нагой темноволосый человек казался мертвым или погруженным в глубокую медитацию, неотличимую от смерти. Но Коркоран не сомневался, что он жив, — об этом говорили слабые, но все же заметные пульсации ментального поля.

За стенами камеры ощущалось пустое пространство, и еще большее, полное солнца и света, — вверху, словно камера с прилегающим помещением пряталась в недрах земли. Для Коркорана, бесплотного духа, стены сейчас не являлись препятствием; скользнув через ту, где мерцала входная мембрана, он очутился в комнате с мягким полом и многочисленными нишами, узкими, как щели, или широкими, но одинаково темными — возможно, то были коридоры, ведущие куда-то в глубину подземного жилища. Он не задержался здесь: мрак, тишина, неподвижность угнетали, и мощное предчувствие свободы, какую дарует птице небесный простор, томило его.

Пронизав почву с переплетением корней, он всплыл над плоской вершиной холма. Вид оказался знакомым: кольцевые рощи, раскиданные по возвышенностям, деревья с кронами, похожими на зонт, заросшая сине-зеленой травой равнина, плавно сбегавшая к реке, яркое оранжевое солнце. Словно шарик, надутый гелием, Коркоран устремился вверх, озирая реки и долины, леса и холмы раскрывшегося под ним континента. На юге его ограничивала горная цепь, за ней синело море и поднимался скалистый берег еще одного материка; на западе и востоке, за океанами, лежали другие земли, которых он не видел, но твердо знал, что они есть и что они не пустынны и не заброшены. На севере не было ни снегов, ни льдов, ни тундры, а простирались каменистые, изрезанные ущельями плоскогорья; их серые, желтые, охристые склоны обрамляли буйную зелень субтропических лесов. Этот северный край, тянувшийся на тысячи километров в широтном направлении, был почти бесплоден и потому необитаем.