Пожатие у члена Политбюро оказалось крепким и энергичным.
— Пойдем, поговорим, — Романов показал взглядом на приоткрытую дверь большого одноэтажного домика.
Помещение оказалось чем-то средним между складом и рабочей подсобкой. Разбросанные обрезки пластмасс, куски базальтовой ваты, инструменты. В центре, отбрасывая зловещие темные тени, одиноко горела свисающая с провода лампочка.
Первый секретарь обкома уверенным шагом направился к стоящему у стены в углу самодельному столику с табуретками. Пришлось идти за ним. Григорий Васильевич сел у стены. Мы с начальником ГРУ разместились по другую сторону стола.
— Петр Иванович сказал, ты можешь подробно пояснить, откуда пошли слухи о разбитом царском сервизе на свадьбе моей дочери? — холодный взгляд Романова сверлил мое лицо.
— Могу, — подтвердил я. — И во всех подробностях.
— Рассказывай, — глаза первого секретаря обкома напоминали два пистолетных дула направленных на меня.
— Перед тем как я начну, позвольте небольшую демонстрацию, чтобы вы не усомнились в полученной информации, — предложил я.
— Какую демонстрацию?
— Я просто покажу свои способности, чтобы в дальнейшем вопросов не возникло.
— Что за способности? — не понял Романов.
— Необычные, — хладнокровно ответил я. — Я докажу, что говорю правду. О прошлом и будущем, которое может наступить.
Настороженное выражение на лице Романова пропало. Первый секретарь обкома откинулся спиной на стену и заливисто захохотал. Мы с Ивашутиным спокойно ждали, пока он успокоится.
— Так ты что, из этих, из предсказателей, что ли? — осведомился Романов, утирая слезы ладонями. — Господи, а я-то думал, что-то серьезное. Цирк какой-то. Ты кого ко мне привел, Петр Иванович?
— А вы проверьте его способности, Григорий Васильевич, — порекомендовал Ивашутин. — И сразу перемените свое мнение.
— Давайте расскажу о некоторых подробностях вашей жизни, которые никто не знает, — улыбнулся я. — А вы после этого сами решите, стоит ли мне верить или нет.
— Я пойду пока прогуляюсь, — поднялся Ивашутин. — А вы пообщайтесь тут.
Начальник ГРУ резко поднялся, и пошел к выходу. Через пару секунд дверь со скрипом закрылась.
— Ну давай, — саркастическая ухмылка Романова не сулила ничего хорошего. — И на что только не приходится тратить своё время. Поведай мне что-то интересное, о котором никто не знает.
На секунду лицо Григория Васильевича стало размытым, как на стекле, заляпанном каплями дождя. Потом картинка опять стала четкой.
Я торжествующе улыбнулся.
— В начале войны вы познакомились с девушкой Аней. Она потом стала вашей женой.
— Это всем известно и давно не секрет, — буркнул Романов. — Это всё, что ты можешь мне сказать?
— Нет. Во время блокады вы попали в госпиталь с диагнозом «дистрофия». Там вас нашла Аня и принялась вас выхаживать. Рядом с вами лежал раненный красноармеец Александр Возчиков. Когда вы уже выздоравливали и отошли в туалет, к вам пришла невеста. У палаты вы услышали голоса. Её и Возчикова. Глянули в приоткрытую дверь. Красноармеец нагло клеил Аню, и приглашал её на свидание после выздоровления. Именно тогда на вас нахлынул приступ бешенства. Хотелось ворваться в палату и задушить его. Вы даже чувствовали, как пальцы стискивают его горло. Аня отказалась, и вас отпустило. Вам даже немного стыдно стало за свой порыв. Потом вы выждали пару минут и зашли. Но с Возчиковым после этого общаться перестали. Только по необходимости. И это чувство бешенства вы неоднократно со стыдом вспоминали на протяжении своей жизни.
Насмешливый блеск из глаз Романова пропал, лицо утратило жесткость и обмякло.
— Так и было, — вздохнул он. — Мальчишкой я был, дурным. Если бы не совладал с собой, были бы проблемы.
— Могу ещё несколько моментов из вашей жизни рассказать, — предложил я. — Хотите? Как на ваших глазах во время блокады умерла знакомая семилетняя девочка, которая росла у вас на глазах. Слез не было, но вам было так плохо, что прокусили губу на улице, а потом долго сидели на заснеженной скамейке, переживая её смерть. И тогда поклялись мстить фашистам, драться с ними пока эта мерзость не ответит за свои преступления. Могу поведать ещё несколько фактов из различных периодов вашей биографии.
— Не надо, — Романов тяжело вздохнул, отгоняя воспоминания. — Верю. Такого точно знать никто не мог. Так что ты мне можешь сказать о распускании слухов с разбитым сервизом на свадьбе дочери?