Ответный удар (СИ)

Я быстро ополоснул руки, плеснул на лицо освежающей прохладной водой. Иван Дмитриевич заботливо подал полотенце и через минуту мы уже сидели за столом.

Дед дал мне сделать пару глотков чая, съесть бутерброд с колбасой и баранку, и попросил:

– А теперь рассказывай. Что за переворот упоминал Костя, как он погиб, и откуда ты обо всём знаешь. С самого начала, по порядку. Можешь не торопиться, пить чай, есть, я никуда не спешу.

У меня внутри как будто прорвало плотину. Поток слов хлынул полноводной рекой, растворяя чувство вины. Когда дед передавал письмо, предупредил: «Иван – наш резервный вариант. К нему обратишься только в самом крайнем случае. Человек – кремень, надежный и проверенный. Ты можешь на него во всем положиться. Никогда не предаст и поможет, чем сможет. Сам погибнет, а тебя выручит. Такой человек. Но учти, в силу своего прошлого, он ложь распознает моментально. И тогда просто не будет тебе верить, со всеми вытекающими из этого последствиями. Даже если ты о чём-то захочешь умолчать, почувствует сразу. Не будет между вами доверия – не будет полноценной помощи. Так что, если вам придется разговаривать, будь с ним, максимально искренним».

Иван Дмитриевич слушал меня с каменным лицом, не показывая эмоций. Только в глазах горели злые огоньки и периодически вздувались желваки на челюсти.

Когда я закончил, он долго молчал. Потом вздохнул:

– У меня очень много вопросов появилось. Но я тебе их завтра утром задам. Хочу все как следует обдумать и осмыслить. Страшные ты вещи рассказываешь, Леша. Звучит как чертовщина какая-то. Другой бы не поверил. А я в деревне родился и всякое видел. И бабка тут одна жила, к ней со всей области бегали. Ворожила, предсказывала будущее, зелья приворотные варила. Не знаю, какая она предсказательница, но кое-что умела. Мне зуб больной заговорила. Пошептала и боль сразу прошла. Как будто и не было. А иной раз взглянет так, жутко делается. Хочется бежать без оглядки. И вот сейчас, твой рассказ разум не воспринимает, а сердце и глаза подсказывают – не врешь ты. Да и я что-то подобное предполагал. Так Косте и сказал после XX съезда, когда Хозяина преступником объявили и из мавзолея вынесли – «это начало конца». Никитка думал, что репутацию Сталина уничтожит, а себя возвысит. Ан нет. Он как был тупым засранцем с манией величия, таким и остался. Чуть страну не угробил. Пришлось силком от власти отдирать. Но самое страшное эта мразь сделала. Доверие подорвала, сомнение в душах зародила. Кому верить, если Сталин, выигравший войну, построивший и восстановивший страну, после смерти был объявлен кровавым убийцей и тираном? Люди же, они, как глина, что им рассказывают, тому и верят. Не все, правда, а большинство. Привыкли так.

– Я ваше мнение полностью разделяю, Иван Дмитриевич, – улыбнулся я, – Но вот что интересно. Вы же при Сталине тоже пострадали. Если бы Абакумов не был человеком со стальной волей и сломался бы под пытками, вы все тоже под нож пошли. И вас прессовали следователи при аресте. А вы Иосифа Виссарионовича защищаете. Почему? Ответ я знаю. Просто хочу услышать его от вас.

– Раз знаешь ответ, изложи, – хитро прищурился Березин. – А я послушаю.

– Да потому, что вы видели, что большевики делали для народа. Как страну восстанавливали, промышленность поднимали, клубы и библиотеки строили, больницы и поликлиники возводили. Образование давали, старались всех хлебом и работой обеспечить. Народ в своей массе, нормально жить стал только при большевиках. А эти разборки и репрессии. Были они, чего греха таить. Но большую часть «репрессированных» арестовывали по делу. Время было такое, страшное, кровавое. И внешние враги пытались уничтожить страну, и внутренних, после Гражданской, немало осталось. И миллионы доносов с самыми жуткими обвинениями написал не лично товарищ Сталин.