Ответный уход

– Прекрасно сохранился. Причём, что самое поразительное, никакими консервирующими веществами не обработан он. Это настоящее Чудо, и когда он ко мне попал, я глазам не поверила, но потом убедилась, что он не поддельный. ТАКУЮ энергетику не сфальсифицируешь… Не поедай меня умоляющим взором, сейчас увидишь.

И она осторожно, как раковину моллюска, содержащую самую ценную жемчужину Вселенной, открыла медальон. Кончиками двух пальцев нежно прикоснулась и вынула… крохотный огрызочек шестигранного карандаша. Не длиннее трёх сантиметров, покрытый облупившейся тёмно-синей краской, с торчащим из торца грифельком миллиметров пяти длиной. У самого грифельного стержня реликтовое дерево было стёсано неровно, остаток карандаша, судя по всему, затачивали ножом, делая это яростно, в спешке.

– Когда мне совсем плохо, я подпитываюсь от него. Это как аварийный запас, на экстренный случай полного истощения. Почти эНЗэ.

– Она… этим… писала стихи? – от волнения с трудом находя слова, спросил Сол.

– Увы, именно этим карандашом она стихов не записывала. Его она использовала для написания другого текста, и пока писала… видишь, что осталось от нового длинного карандаша. Грифель ломался, она хватала нож и строгала, строгала, строгала, пока не осталось охвостье. Она и его заточила, хотела ещё что-то добавить, или точку поставить, но… уже ничего не дописала.

– Не представляю, ЧТО можно было писать вот так…

– ПРЕДСМЕРТНОЕ ПИСЬМО. Этим карандашом был написан последний текст Ирины Уховой. Она покончила с собой. Ей было тридцать три года, три месяца и примерно три недели от роду. Вот так. «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт…» Хотя у неё вся жизнь была сплошь трагедия. Это ясно даже по тем отрывочным фрагментам информации, дошедшим до нашего времени. Но я знаю больше, я напрямую чувствую её сущность сквозь века. Я помню. Я же её прапрапра… правнучка.

– О-о как…

Ир'a спрятала карандашный огрызочек обратно в медальон, но не спрятала серебряную раковинку под одежду. Оставила поверх куртки, на виду.

– Да. И это знание меня не только горем переполняет. Я понимаю, что несмотря ни на что, она была по-своему счастлива. Её горькое счастье, оно же и причина всех её бед – дар божий. Она обладала способностью ТВОРИТЬ. Она расплатилась за дар трагической жизнью и трагическим концом жизни, но… мириады убогих, обделённых человеческих существ могут ей завидовать. Хотя не позавидуют, ибо не поймут, чему, собственно… Разве это богатство, власть, или что-то подобное? Нет… ЧТО ЭТО – гениально ёмко, предельно лаконично выразила она в самом коротком своём стихотворении:

Меня, как рану, зашьёшь,
Кровь языком слижешь,
Спросив: Как живёшь?
Пишешь?

Так говорила Ирина Ухова. И ни единого словечка не добавишь, не убавишь. О ТВОРЧЕСКОЙ ЖИЗНИ сказано абсолютно всё. Для неё Жить и Писать – синонимы. Не творить – не жить. Это относится к носителям любого вида творчества. Важен не способ, которым послания небес передаются человечеству, важна суть.

– Каки-ие люди были… недаром мы их как святых чтим.

– Настоящие. Если принять за аксиому то, что людей Миров сотворили реальные боги по своему образу и подобию, – только люди, наделённые творческими, креативными наклонностями и способностями, являются истинными людьми. Боги, сотворяя свои копии, не могли не наделить… мы приняли это за аксиому, помнишь?.. не могли не даровать людям главную свою силу – ТВОРЧЕСКУЮ. Тем, кому досталось от Творцов её побольше – наиболее близкие к оригиналам «отпечатки». Кому меньше – копии похуже. Кому почти ничего не перепало – бракованные копии, бледные. Отходы…

– Очень доходчиво. Приняв аксиому, мы автоматически признаём, что подавляющая часть человечеств – отходы божественного производства.

– Вот именно. Поэтому и приходится удачным оттискам божественной сущности, настоящим людям, отдуваться за всех остальных. Каждому и каждой – отрывать от бренной бытовухи и тащить на себе в небеса как минимум близких и родных, а по максимуму – целые народы и расы… Ирина могла бы стать величайшей русской поэтессой конца двадцатого века от Рождества Христова, подобно своему земляку святому Сергею Есенину, рязанскому гению начала того же века…

– Рязанскому?!

– Да. Они были родом из древнего российского града, в честь которого назван твой мир, этот мир… Так случилось, что Она не стала широко известной в ту эпоху. Зато потомки оценили по достоинству.

– Крутая у тебя прабабуля была, Ир. НАШ человек.

– Великая душа в слабом тельце… типичное для гения сочетание. Маленькая она была, с меня ростом, и хрупкая, как китайская фарфоровая статуэтка. Больная очень. Брошенная всеми. Стихи она уже не просто писала, она уже ими говорила, мыслила стихами, а кому из обычных мужчин нужна женщина, которая живёт не сиюминутными желаниями, а ВЕЧНЫМИ? Как истинно русский человек, в итоге начала она искать забвение на дне стакана водки…