Ответственность религии и науки в современном мире

Законные права и фундаментальные права не всегда совпадают. Законы установлены для того, чтобы защищать фундаментальные права, однако существование законных прав не обязательно меняет природу нравственного статуса их субъекта. Законы, защищающие право детей на жизнь, не подразумевают того, что дети суть личности, по крайней мере в описанном выше смысле. Вот почему большая часть их прав законно рассматривается как обязанности их родителей или государства. Тем не менее нам необходимо отметить, что родители считаются не собственниками детей, но их опекунами. Например, родитель не имеет права продать или даже отдать своего ребенка на медицинские и другие эксперименты. Родители лишь управляют жизнью своих детей до тех пор, пока они не вырастут настолько, чтобы делать это самим. По причине своего юного возраста и ограниченного умственного развития дети не могут решать за себя и защищать свои права и привилегии. В обществах, где личности с нравственной точки зрения считаются выше, чем неличности, фундаментальные и законные права неличностей неизбежно отодвигаются на второй план по сравнению с правами личностей. В данном случае опять же жизнь ребенка не может считаться более ценной или такой же ценной, как жизнь взрослой личности. Все же считается безнравственно беспричинно убить ребенка, особенно в том случае, если есть личность, которая о нем заботится. Тем не менее, согласно секулярной этике, если нам придется выбирать между жизнью ребенка и жизнью личности, приоритет придется отдать взрослой личности.

Похоже, что с точки зрения секулярной этики, случай с человеческим зародышем разрешается еще проще. Человеческий плод, особенно на ранней стадии беременности, вообще не является объектом нравственного внимания, оказываемого личностям. Они подпадают под категорию растений или органического вещества. Печень, например, не является носителем морального статуса какого-либо уровня – это просто орган, не имеющий иного значения. Разумеется, было бы безнравственно повредить печень, когда имеется некто, кто нуждается в органе для пересадки. Однако безнравственность такового деяния заключается не в повреждении печени как таковой, а в невозможности спасти жизнь личности. Как заявляют секулярные моралисты, то же самое нам следует думать и по поводу нерожденных младенцев. Человеческий зародыш – это не более чем сгусток клеток. Это, конечно, живое существо, но не более чем амеба или вирус. Они взаимодействуют с окружающей средой, но не на более высоком уровне, чем дерево или другое растение. После 18–20 недель беременности младенца можно считать разумным существом, однако опять-таки их разумность – не более чем разумность цыпленка. С введением же в практику внематочного оплодотворения даже различие между зародышами, находящимися в матке и находящимися вне матки, стало не таким уж радикальным. Независимо от того, пребывает ли зародыш в утробе матери или в пробирке, его будущее полностью зависит от желания его попечителей.

Нерожденных младенцев можно уничтожить или абортировать. Их можно использовать для исследований или в терапевтических целях. Нет никакой необходимости оправдывать убийство нерожденного младенца, покуда эти действия или эксперименты не представляют никакой угрозы для жизни и благополучия личностей. Эта точка зрения, по-видимому, находится в связке с легализацией абортов и обилием в западных странах «абортивного материала». Аборт может быть произведен по требованию женщины практически на любом сроке беременности, и нежеланные зародыши выбрасываются уже по крайней мере пять или десять лет. В некоторых странах принят закон, разрешающий исследования на человеческих зародышах, даже несмотря на то, что обещанные от этого блага все еще расплывчаты и неопределенны. И разум, и чувства (по крайней мере, чувства, отделенные от каких бы то ни было метафизических претензий) поддерживают убеждение в том, что клетки, даже представляющие собою человеческий зародыш, не могут быть рассматриваемы в качестве носителей каких бы то ни было фундаментальных прав.