Ответственность

— Сегодня еще не стоит обижаться на Сеньку. Пусть оклемается. Ну уж потом, если чего…

Все вместе проводили Елену Сергеевну. Прощаясь, она сказала, что придет посмотреть, как Сеня устроился в своей новой жизни.

Она не любила надолго откладывать то, что обещала, и на другой же день отправилась к Сене. Вот он — дом с мезонином. Заглянула в калитку и тут же увидела Сеню. Он умывался у водоразборной колонки в углу большого двора. Несмотря на сумерки, он сразу узнал свою бывшую учительницу и весь так просиял, словно из крана вытекала не простая водопроводная водица, а сказочная живая вода. Еще не зная, чем это объяснить, Елена Сергеевна приветливо и вместе с тем настороженно кивнула головой:

— Здравствуй, Сеня!

А он, все сияя и смущаясь, торопливо вертел в руках рубашку и никак не мог надеть ее.

— Простите, Елена Сергеевна, я сейчас. Я только с работы.

— Я вижу. А ты не торопись и сначала возьми полотенце.

Он схватил полотенце, висевшее на заборе.

— А я вот на заводе работаю. Учеником слесаря. И здесь живу, в этом доме. Хороший дом, верно?

— Хороший. — Она посмотрела на окно верхнего этажа. — Ты там живешь?

— Да. Как вы угадали? Называется мезонин. Может быть, вы зайдете?

Она согласилась, и он повел ее в мезонин по ступенькам, скрипящим на все лады. Он сообщил, что эта лестница за свои музыкальные качества называется «бандурой». Под ее аккомпанемент он сообщил, что живет в комнате, которую раньше занимала Марина со своей мамой, и что владелец всего мезонина, Володька Юртаев, очень хороший парень. Больше ничего он не успел сообщить, потому что «бандура» скрипнула своей последней ступенькой, и Сеня распахнул дверь в свою комнату и включил свет.

Очень хорошая комната, с большим окном и дверью на балкон. Старые, выцветшие обои, низкий потолок из потемневших досок и очень чистый пол. Мебели было немного: кровать под серым одеялом, столик, покрытый пестрой скатертью и поверх скатерти еще и газетой. Кроме этого стояли две табуретки и стул, покрашенные одной и той же зеленой краской.

— Не хватает инструмента, — сказала Елена Сергеевна и сама не заметила, что это замечание прозвучало как вопрос.

А Сеня заметил, но от ответа уклонился.

— Был тут инструмент, Маринкина мама из театра привезла. Обратно забрали.

Тогда она прямо спросила:

— Скучаешь?

Он ничего не ответил.

Она подошла к балконной двери. Внизу, как зеленый ковер, расстилался большой двор, огороженный забором. За ним неясно вырисовывались еще дворы, такие же большие и темные, и везде среди оголенных деревьев деревянные и, редко, каменные дома.

— А ты вырос за это время. Совсем взрослый стал. На заводе нравится?

— Когда как. Ребята у нас хорошие. Очень хорошие. Таких дружных я еще не встречал. Вы бы их видели! А дисциплина — не то что в училище.

Елена Сергеевна прошла через всю комнату к столику и села на зеленый стул. Она сразу отметила увлеченность своего бывшего ученика новой обстановкой, новой работой, а больше всего новым коллективом. Она умела понимать простые человеческие чувства и порывы. А самое трудное и самое сложное в человеческом поведении — именно вот такие простые чувства.

— Что ты там делаешь, на заводе? Пушки?

Он сидел против нее, положив потемневшие от работы ладони на колени.

— Пушки? Нет, не только. Мирная продукция. Вот что.

— Какой-то ты угловатый стал. О пальцах и говорить нечего. Гаммы не сыграешь.

Ей показалось, что в его глазах мелькнуло недоумение. Он пошевелил пальцами и спросил:

— А надо?

И его недоумение, и этот вопрос очень обрадовали Елену Сергеевну. Она торопливо проговорила:

— Ты сам очень хорошо знаешь, какой музыкант мог бы из тебя получиться. И как я в тебя верила.

— Гамму-то я сыграю. — Он снова улыбнулся. — Мне мастер говорит, что у меня пальцы так развиты, как у хорошего слесаря. Он даже подумал, что я уже и прежде работал слесарем. А я сказал ему, что я музыкант и что пальцы оттого так развиты. Оказывается, одно другому помогает. Гамму сыграю, а больше, наверное, ничего.

— Не знаю, — перебила его Елена Сергеевна. — Музыка не терпит совместительства.

Он не ответил, и она замолчала, смущенная и его радостным удовлетворением своим новым положением, и его уверенным тоном, и тем, что он так вдруг вырос и возмужал. Когда была их последняя встреча? Полгода с той поры не прошло, а можно подумать, что, по крайней мере, пять лет. И это сделала с ним не музыка, а работа на заводе. Самостоятельность. Вот чего не хватает в училище. Студентов мы все еще считаем детьми. Недорослями. А тут человек вдруг встал на ноги.

С музыкой покончено. Это она отметила почти в самом начале разговора и ничего не стала говорить о возвращении в училище. Хотя это было то самое главное, с чем она пришла сюда.

Приступая к другому делу, она осторожно спросила:

— Про маму узнал что-нибудь?

— Нет, ничего не узнал еще. Дали мне адрес командира партизанского отряда, где она воевала. Написал я ему, уже давно, и никакого нет ответа. Да и не очень-то жду. Адрес-то московский, а он, скорей всего, на фронте. А куда еще писать, я не знаю. Нет, скорого ответа я не жду. Да и вообще…