Ответственность

Она со стуком начала выдвигать и задвигать ящики. Что она там искала? Совесть? Свою добрую, на все согласную, мягкую совесть? Теплую, потную, как свалявшееся одеяло.

Постучав ящиками и немного успокоившись от этого, Пашенька обиженно и горячо вздохнула:

— Никому про это не говори.

— Про совесть?

— Далась тебе совесть. Что я тебе рассказала, никому. Ой, Сеня, ты смеешься? Или ты плачешь?.. Я сейчас тебе воды…

Совсем дура. Подумала, что у него истерика, как у слабонервной девчонки. Хотя все может случиться. Сеня в эту минуту и сам не знал, что он сейчас сделает — рассмеется или устроит небольшой погром.

— Скорей всего, мне смешно, — успокоил он Пашеньку. — А этим, своим, — он показал в сторону кабинета, — этим скажи, что мне на все наплевать.

Но объясниться с «этими» пришлось ему самому. Внезапно распахнулась дверь. Показался Велосипед. Истово и четко, как регулировщик, он направляюще взмахнул рукой:

— Заходи!

Так величественно сказал, как будто он приказывал солнцу «заходи» или «всходи». Сеня зашел. В кабинете стояла торжественная тишина. Директор со своего высокого места томно посмотрел на Сеню.

— Садись, — приказал он.

Сеня присел на краешек дивана, у самой двери.

В кресле у стола, вытянув толстые ноги, сидела Угарова и сопела тяжело, как в бане. Велосипед маялся около двери.

По всему было видно, что ничего хорошего сейчас не произойдет, поэтому, наверное, с таким хмурым видом директор произнес свое вступительное слово:

— Вот что, Емельянов. Мы тут посовещались. Ты, конечно, все уясняешь? Свое положение? И свое отношение, гражданское и тому подобное?

Он замялся. Наступила тишина. Сеня вызывающе спросил:

— Чему подобное?

— Не крутись, Емельянов. — Это подала голос Угарова. — Мы хотим выяснить твое отношение к совершившемуся факту.

— Да о чем вы? — спросил Сеня. — Какие факты?

Тут, не отходя от двери, затренькал Велосипед:

— Ты, Емельянов, человек взрослый. Все здорово соображаешь. В текущей политике разбираешься. Вот и скажи, как будущий представитель социалистического искусства, каково твое отношение к предполагаемым фактам совершившейся измены.

Скучным голосом Сеня ответил:

— Отрицательное.

Угарова насторожилась и даже перестала сопеть:

— Дай развернутый ответ. Открытый.

— Хорошо. Я об этом где хотите скажу. От души.

Велосипед почему-то очень обрадовался. Он присел на диванный валик и даже слегка прислонился к Сене.

— Вот и здорово! Я же говорил, что он наш парень. И если даже дело коснется родной матери…

Сеня вскочил так стремительно, что Велосипед не удержался на своем валике и, задрав ноги, свалился на диван.

— Вставай! — задыхаясь, проговорил Сеня. — Скорее! Я сейчас тебе в морду дам.

Что-то закричал директор и, забыв оттопырить мизинец, начал тыкать пальцем в кнопку звонка. Угарова вскочила и с кудахтаньем забегала вокруг стола. Оттянувшиеся полы ее кофты захлопали по бедрам, как крылья. На директорский звон вбежала Пашенька и тоже затопталась у стола.

Не ожидая, чем все это у них кончится, Сеня выбежал из кабинета.

Глава пятая ПЕШИЙ ЭТАП

РОДИНА ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ

В Котласе часть этапа отделили и, не заводя на пересылку, погрузили в трюм большой баржи, оборудованной специально для перевозки заключенных. Иллюминаторов не было, тусклый сероватый свет проникал сверху из люка — надежного, закрытого тюремной решеткой.

Ночью в тишине были слышны журчание и плеск воды за бортом, тяжкие гудки простуженного парохода и гудки встречных пароходов. Все эти звуки воспринимались, как сигналы из других, таинственных и недоступных миров.

На третий день плавания баржа причалила к невысокому песчаному откосу, положили сходни, и почти сразу же началась выгрузка. Пароход торопился до ледостава вернуться в свой затон.

Сначала разгрузили женское отделение. Серый поток вынес Таисию Никитичну на песчаный берег, на свежий воздух, на простор. Широкий ветер шел от большой реки. Вода в реке, черная, без блеска, казалась неподвижной, как всегда перед заморозками, хотя стоял еще только июль. Ветер протяжно гудел в соснах. Они раскачивались под серым тяжелым небом, как гигантские метлы, которыми размахивал кто-то невидимый, пытаясь смести серую мглу с белесого неба.

Головная часть колонны подходила к пересыльному лагерному пункту: высоченная ограда из вбитых в землю тонких бревен, колючая проволока наверху, колючая проволока кругом по низу, ладно сбитые ворота и красивенький домик — вахта.

— Са-адись!.. — протяжно крикнул начальник конвоя.

Конвоиры разноголосо повторяли его команду, заключенные опускали свои сидоры. Таисия Никитична немного замешкалась и оглянулась: длинная колонна шевелилась, как серая улитка, сброшенная с родимой ветки.

— Чего разглядываешь? Садись! — крикнул ей конвоир хриплым простуженным голосом.

Началась изнурительная процедура сдачи-приемки большого этапа. Заключенных вызывали по одному и задавали каждому те вопросы, на которые уже имелись ответы в арестантском формуляре; потом всех заставляли раздеваться для медицинского осмотра; потом — баня с обязательной прожаркой всех вещей.