Ответы на вопросы православной молодёжи

По имени — Рок,
По жизни — Звезда,
По крови — Огонь,
По судьбе — Борозда,
По вере — Любовь,
По религии — Крест,
По сути — Опричник Небес.
На Рыжем коне
Он движется в мир.
Рубцы городов,
Бородавки квартир
Врачует война,
Землю не уберечь,
Не мир он несет, но меч.
По имени — Суд,
По жизни — Обвал,
По крови — Баланс,
По судьбе — Ритуал,
По вере — Любовь,
По религии — Крест,
По сути — Опричник Небес.
Он движется в мир,
Его конь Вороной,
И зоркий дозор
У него за спиной.
Он враг полумер,
Он свидетель конца,
Имеющий меру Отца.
Все, чем дорожит зверинец,
Меч срежет с лица земли.
Так меру вершит Кормилец.
Горькая правда — полынь,
Пока не многим знаком этот вкус.
И только этой горечи — болью сродни блюз.
По имени — Свет,
По жизни — Закон,
По крови — Руда,
По судьбе — Перезвон,
По вере — Любовь,
По религии — Крест,
По сути — Опричник Небес.
На Белом коне
В мир движется он,
Победой овеян
Его легион.
Солдат — венценосец,
Спасителя лук,
Он принял в руки из рук.
Все, чем дорожит зверинец,
Лук перечеркнет стрелой.
Так мир исцелял Кормилец.
Свет Откровения свят,
И тайну не вручишь словам,
Но я все же пою этот блюз
ВАМ!

Что я могу сказать? Недогматично, но здорово! Столь же недогматичны были средневековые фрески Страшного Суда. Но свою педагагическую правду они несли. Пробирало.

Но Константин Кинчев не только на тему Апокалипсиса поет. Та фраза об улыбке Творца при смене тысячелетий, которую Вы привели, есть как раз пример замечательного проявления трезвости, не приемлющей всевозможные «ужастики» по поводу календаря…

Но повторю, что для меня этот вопрос продолжает оставаться. Потому что человек есть целостное существо. Он пришел на концерт, он там чем-то зарядился (и не только тем, что он сознательно впустил в свою душу), и вот затем — с чем он оттуда выйдет…

Честно скажу, у меня такое ощущение, что если бы православный человек после храма, после всенощной пошел бы на такой концерт, для него это был бы шаг в минус. А с другой стороны, я прекрасно понимаю, то есть люди, которые на всенощную никогда не пойдут, и в ближайшее десятилетие они не смогут молиться вместе с нами, пережить то, что мы переживаем на православном богослужении. А так — хотя бы в этой, доступной для них форме хоть какое-то зернышко в них упадет…

Я думаю, здесь все дело в том, как устроен наш глаз. Дадим ли мы себе установку на то, чтобы отмечать минусы и недостатки, или все же будем бережно коллекционировать те плюсы, которые в них проявляются. Я знаю, разумом знаю, что в такой работе есть огромные плюсы, что это многим людям помогает впервые всерьез задуматься о Православии, о Церкви. Но у меня тут возникает некий конфликт между моим эстетическим чувством и рассудком миссионера.

— Так может это его крест — работа с подростками, с молодежью? Именно в такой форме.

— Несомненно. Знаете, один батюшка, чей храм расположен в воинской части, рассказывал мне: «Я на собственном опыте понял, что, когда я говорю с солдатами (с офицерами, это одно, с женами офицеров — другое), я должен следовать железному правилу: если я вижу, что мои слушатели в течение 10 минут ни разу не рассмеялись, я понял, что я их потерял». Потому что в солдате, когда его заводят в теплое помещение, когда он знает, что ему не надо будет за это отчитываться, ему ничто не грозит, если он услышанное просто пропустит мимо ушей, срабатывает основной инстинкт — желание поспать. И единственный способ вытащить их из этого состояния во время христианской проповеди — это шутки и даже анекдоты… Да, надо предупредить, что этот священник — о. Михаил Васильев — отнюдь не какой-нибудь легкомысленный жизнелюб. И в Косово и в Чечню он ездил неоднократно с нашими десантниками и вместе с ними ходил и ходит по границе жизни и смерти.