Ответы на засыпку

В субботу нам сделали только четыре урока: две физкультуры и два труда. По меткому выражению Зойки, «сплошная расслабуха». Однако на этот раз никакой расслабухи не получилось. Во всяком случае, у меня с Зойкой.

Проклятая кассета не давала нам расслабиться. Мы обе волновались, очень волновались, только совершенно по разным поводам. Зойка мечтала, чтобы запись нашлась, а я как раз наоборот. И еще Зойка все время твердила: уверена, что во всем виноват Сидоров. Тут я с ней соглашалась. Он и впрямь был в некотором роде виноват. Хотя Зойкины предположения были чисто интуитивными. Про разговор-то вчерашний с Климом я так ей и не рассказала. Из суеверия. Вот кончится день рождения, тогда она обо всем узнает. Я только ей сообщила, что торжество у Мити́чкиной все-таки состоится. Зойка была, естественно, удивлена, откуда я знаю. И тогда мне пришлось наврать, будто случайно сегодня перед уроками я слышала обрывок разговора Мити́чкиной и Поповой.

Будка почему-то вновь не явился в школу.

— С горя, — констатировала Зойка.

— Так он ведь про день рождения не знает, — напомнила я.

— Во-первых, может, уже узнал, а во-вторых, подруга, от долгов еще больше горя бывает, чем от ревности.

— Ты убеждена, что у него действительно долги? — не хотелось мне верить.

— Или долги, или ревность, или заболел, — отрезала она. — Четвертого не дано. Помяни мое слово.

А в субботу вечером мне позвонил Клим:

— Агата, если ты не занята ничем более интересным, предлагаю все-таки пойти погулять.

— Ты не пошел на день рождения? — Честно скажу: в душе у меня запело.

— И да, и нет, — весело ответил Клим.

— Как это? — не поняла я.

— Я пошел, но праздник накрылся, — веселей прежнего объявил он.

Теперь у меня ничего не пело. «Кассета!» — пронеслось в голове.

— А что случилось? — еле выговорила я помертвевшими губами.

— Мити́чкины эвакуированы, и весь их дом — тоже. Там ищут бомбу, — принялся объяснять Клим.

— Какую бомбу? Откуда? — Я совсем была сбита с толку. Стыдно признаться, но все-таки скажу: в этот момент я испытала большое облегчение, потому что кассета была явно ни при чем.

— Мне-то откуда знать, — ответил Клим. — Вроде кто-то позвонил и сообщил: мол, в доме бомба. Ну, а потом — все, как обычно. Если интересуешься, пойдем посмотрим. Там уже куча наших стоит. Слухи-то разносятся моментально. И Сидор там так и остался. Он еще на что-то надеется.

— На что? — не поняла я.

— Ну, — усмехнулся Клим, — он говорит, бомбу могут быстро найти, и Мити́чкины решат: не пропадать же угощению. Ну, так пойдем?

— Только не туда, — поставила я условие.

— Куда хочешь! — воскликнул Клим.

И мы пошли. И, надо сказать, замечательно погуляли.

В понедельник вся наша Школа у Сретенских ворот стояла на ушах. Обсуждали бомбу в Мити́чкином доме. Вернее, ее отсутствие. А еще точнее — кто про бомбу в милицию позвонил... Будка! Его вычислили! Хоть он звонил из автомата, но рядом с собственным домом. И соседские старушки, дышавшие в это время воздухом, его засекли и заложили. Звонки-то по поводу всяких бомб теперь моментально отслеживаются. А, на Будкино несчастье, он оказался единственным, кто звонил из этого автомата.

Когда все выяснилось, Митьку поставили на учет в детской комнате милиции. А с предков его слупили огромный штраф. И, говорят, он еще легко отделался. А виноват во всем Сидоров. Это он в четверг Будку довел. Проговорился: мол, тебя, пальму в тундре, Танька не пригласила на день рождения. Поэтому-то Митька и был таким мрачным. А потом, вместо того чтобы разобраться с Тимкой, решил сорвать торжество. Ну и, конечно, как с Будкой вечно случается, влип. В общем, мы с Зойкой были отомщены чужими руками, но Митьку жутко жалко.

А судьба кассеты так и осталась неясна. Или Танька ее тоже на Будкин счет отнесла. Или, как уже много позже сообразила Зойка, Мити́чкина просто не узнала голоса. Имена-то все были стерты, а голоса, во-первых, вообще при записи меняются, во-вторых, у Тимки и в жизни голос сильно изменился. Но тайна так и осталась покрытой мраком. Единственное, о чем можно говорить определенно в связи с этой историей: во всем виноват Сидоров. Ну, а если совсем честно, то и мы все немножко.