— Погоди, — Егор прикрыл трубку ладонью. — О тебе спрашивает, — прошептал он Володьке. — Говорит, что ему нужен такой мастер. Спрашивает, как тебя зовут и где ты работаешь. Ну, что делать будем?
Четвертаков секунду подумал.
— Вместе кашу заварили, — решительно сказал он, — вместе и расхлёбывать. Дай-ка мне трубку.
Они договорились быстро — мастер спорта по авторалли и гениальный механик Владимир Четвертаков и бывший художник-прикладник, а ныне «санитар общества» Николай Тищенко по кличке Король.
У Короля был БМВ — трёхлетка с врождёнными проблемами, что с данной маркой автомобилей случается редко, но всё же случается.
Четвертаков обещал разобраться с проблемами БМВ.
Король, в свою очередь, обещал разобраться с проблемой по имени Боря Богатяновский.
На том и порешили.
Егор опять взял трубку, выслушал предложение Короля позвонить ему, Королю, сегодня вечером часиков эдак в девять или, если он до двенадцати не появится, прийти завтра с самого утра в спортзал. «Не забыл ещё где?», «Как можно, Коля!», «Заходил бы иногда по мешку постучать для здоровья», «Очень даже может быть, что и зайду», «Ну, не кашляй», «Спасибо, Коля», «Пока не за что».
Егор аккуратно положил трубку на журнальный столик и налил себе в высокий бокал чешского стекла с переводной картинкой на боку, на которой картинке был изображён гоночный болид класса «Формула-1», пива. Друг Володька в точности повторил его действия.
Пошли покурим на балкон? — предложил Егор. — А то что-то жарковато.
Пошли, — охотно согласился Володька.
Они вышли на балкон, закурили и оба чуть не выронили бокалы на тротуар.
Напротив Володькиного дома стоял Егоров «жигулёнок». Целёхонький. Как только что с конвейера.
Глава девятая
— И что, вы хотите сказать, что это моя машина? — с какой-то даже горечью осведомился Егор у пустынной улицы.
Улица безмолвствовала.
— Пошли, — тихо сказал Володька. — Поглядим.
Они спустились вниз, вышли под открытое небо и с опаской приблизились к автомобилю.
— Обе фары были разбиты, — сказал Егор, когда они с Володькой не просто осмотрели, а буквально ощупали чуть ли не каждый квадратный сантиметр передних крыльев, решётки радиатора, бампера, фар и капота. — Левое крыло помято, погнуты бампер и решётка, капот помят и сорван с защёлки. В общем, ремонта долларов на хрен знает сколько.
— На сто тридцать, — авторитетно заявил Четвертаков. — Как минимум.
— И где? — растерянно спросил Егор у друга. — Куда подевался ремонт на сто тридцать долларов? Только не уверяй меня, пожалуйста, что пока мы сидели у тебя, пили пиво и беседовали по телефону с Королём, пришёл добрый дядя-золотые-руки и вмиг всё починил.
— Я и не собираюсь. За это время даже я с лучшей своей бригадой не успел бы. А в этом городе мне равных нет. — Володька подумал и добавил. — Да и в стране, пожалуй, не много найдётся. Разве что в мире…
— Так что же случилось?
— Ты меня спрашиваешь? Твоя машина, у себя и спрашивай. Или у неё.
— У неё… Это мысль. Знать бы ещё как спросить… Ты, кстати, с Назарчуком говорил?
— Говорил. Клянётся, что ни о чём подобном раньше не слышал. Но обещал разузнать и, если что, рассказать. Я от него еле отцепился потом, всё спрашивал меня, откуда такая информация.
— Самовосстанавливающийся автомобиль, — пробормотал Егор. — Самоочищающийся автомобиль. Обучающий автомобиль. Я теперь, знаешь ли, по-французски почти всё понимаю безо всякого перевода. Читать, правда, не могу, а так… И по-английски тоже. Думаю теперь вот за испанский взяться. А там и до немецкого с итальянским недалеко.
— И на хрена это тебе?
— Буду знать языки. Плохо что ли?
— Голову только забивать… Впрочем, твоё дело. Ты, кстати, забыл, что она ещё и лечит. У меня гастрит прошёл. И вообще самочувствие улучшилось после пятницы. Сплю как сурок…
— Ну, не знаю, не знаю… Гастрит у тебя мог и сам пройти. Похмелье-то она на лечит… А что есть похмелье? Та же болезнь организма. Вчера, например, у меня было похмелье, и мне было плохо.
— Похмелье — это не болезнь организма. Похмелье — это возмездие организма за содеянное над ним, организмом, насилие. И потом… Ты вот раньше с похмелья что делал?
— Как это «что»? Шёл за пивом, разумеется. Если, конечно, с вечера ничего не оставалось.
— Вот. А после пива что?
— Ну… бывало и водочка…
— Не «бывало», а, как правило.
— Ну…
— Не «нукай», так и было. А теперь что?
— Что «что»?
— Ты вчера похмелялся?
— Э… нет.
— Вот! А говоришь, не лечит.
Помолчали. Егор неожиданно протянул руку и ласково погладил машину по капоту.
— Поеду я домой, пожалуй, — сказал он. — Надо как-то осмыслить ситуацию и вообще…
— Давай. Вечером позвони.
— Обязательно.
Они пожали друг другу руки, и Егор, проводив взглядом задумчивую фигуру Четвертакова, сел в машину.
— Умница ты моя, — сказал он с нежностью и достал ключи Не знаю, что всё это значит, но ты мне нравишься. Я тебя даже уже почти люблю.
Он потянулся к замку зажигания, чтобы вставить ключ…
Коротко прожужжал стартер, с пол-оборота завёлся и сыто заурчал движок, и Егор, обмирая сердцем, почувствовал, как опустился справа от него рычаг ручного тормоза. Сам. Без его, Егорова, участия.