Отвратительно великолепен (ЛП)

«…Сияющие зеленые глаза, ямочки за которые можно умереть… харизматичная улыбка и обаяние, которое может растопить даже самое каменное сердце… остроумный, интеллигентный, сочащийся сексуальной энергией. Александр Слэйд, не типичный представитель мужского пола… любая женщина должна считать себя счастливицей, если заполучит его сердце…. он достаточно уверен в себе, чтоб признаться в том, что у него есть какаду по имени Пити… его Фирменный коктейль «Розовый Слэйди». Он упрямый, его аппетиты… Настоящий Мистер Дарси сегодняшнего дня».

Карл потирает газа и ударяет меня по спине.

— Четыре страницы поцелуев в задницу. Все еще думаешь, что она ненавидит тебя?

Это тот тип дерьма, который Паркер, должно быть, разместил в своем объявлении. Как только женщины Нью-Йорка прочтут это, мой гарем восстановится в течение часа.

Я ошеломлён.

Карл все еще что-то говорит:

— И теперь, когда они знают, где ты работаешь, нам надо бы повысить безопасность.

Посмотрите сюда. Элла подписалась своим именем, а не коллеги, и она написала это перед тем, как покинуть вечеринку. Это ее слова.

Я ее номер один.

Не Тайлер Стрикленд.

Не Таннер Робинсон.

Иисус Христос.

Это все не реально. Комната вращается. Я встаю, надеваю пиджак и говорю парням, что заболел.

А затем еду домой.

***

Я, вероятно, перечитал статью раз двести со вчерашнего дня, разбираясь и анализируя каждое слово. Что все это значит? Хочет ли она меня или хочет превратить в самого желанного холостяка Нью-Йорка, чтобы у меня появились новые увлечения, с которыми я смог бы забыть ее?

Как будто это возможно.

Она единственная в своем роде. Незаменимая. Теперь я это знаю.

Я глотаю еще пива. Интересно, догадывается ли она, насколько сильно я болен ей? И потом я вспоминаю, как она покинула вечеринку. Мне не следовало брать Келли. Я не должен был морочить ей голову. На это раз я действительно накосячил. Элла Брайант не заслуживает, чтобы с ней обращались как с дерьмом за то, что она следует своей мечте.

Какой же я мудак.

Я сижу на кровати и сочиняю романтические песни, как влюбленный подросток под действием гормонов.

Достаю гитару.

— Спой снова, Пити. Я дам тебе еще шанс.

Я подбираю аккорды. Он прыгает с ноги на ногу и поет:

— Элла, Элла, Элла

Потрясающе.

Не думаю, что стоит говорить, кому бы еще это понравилось. Я падаю на подушку и закрываю глаза. Мне действительно нужно очнуться, и молить бога, чтоб это все оказалось просто плохим сном.

— Александр.

Мои глаза открываются, и я вижу маму, стоящую в дверном проеме и наблюдающую за мной жалостным взглядом. Она отправляет Пити обратно в клетку и присаживается на край кровати.

Ее голос звучит обеспокоенно.

— Александр, посмотри на это место. По всей комнате валяется птичий корм и бутылки из-под пива.

Я стону, приподнимаюсь на локтях и хриплым голосом отвечаю:

— Мама как ты сюда вошла?

— У меня есть запасной ключ от Раджа. Твой отец позвонил мне. Он недоволен, Алекс. Твой телефон выключен. Он сказал, ты должен был выступать сегодня на презентации.

Я падаю обратно на подушку. Вот черт. Я совсем забыл об этом. Он убьет меня.

— Ты заболел? Сложно сказать с этими зарослями на твоем лице. Хочешь, чтоб я приготовила тебе суп?

Я качаю головой. Моя мать одержима супом. Бросила подруга? Конфисковали дом? Эпидемия гриппа? Нет проблем. В мире мамы нет ничего, что нельзя было бы вылечить тарелкой теплого куриного супа.

Она вытаскивает копию «Нью-Йорк Стайл».

— Радж дал мне это. Расскажи, что случилось, дорогой?

— О, мама.

Я глубоко вздыхаю и начинаю все с самого начала. Рассказываю ей все. Об интервью для статьи в журнале, который она держит. Нецензурную историю о Придурке и его девчонке из бара. О драке. Она сочувственно кивает. И говорит, что у нее были подозрения. Объясняю, как я представил Эллу профессору Бренштейну, как хотел заставить ревновать на ее прощальной вечеринке, и как моя собственная глупая гордость помешала мне пойти за ней.

— И теперь она ушла, она бросила меня, мама

Когда я заканчиваю историю, мама вздыхает.

— Это все наша вина.

Я слегка озадачен.

— Что?