Отыгрыш (СИ)

Ну, какие там документы? Не прежние времена, когда у каждого бойца была при себе "книжка красноармейца": нынче все числятся в списках личного состава подразделения. А увольнительной записки у Марины нет. Откуда?! Да и недействительна она была бы после официального времени отбоя…

Круто развернувшись, Полынина дёрнулась бежать, благо, все окрестные переулки-тупички были ей знакомы с малолетства. Ан не тут-то было! Крепкие пальцы патрульного вцепились в горловину заплечного мешка, сильным рывком чуть не опрокинув её на спину:

— Куда! А ну, стоять!

… Гарнизонная гауптвахта — место унылое и неприятное. А когда всех "пассажиров" там трое, причём сидишь ты, девушка, в индивидуальном помещении, в обычное время предназначенного для проштрафившихся лиц комначсостава, то ещё и до псиной тоски скучное! Не считать же развлечением тупую шагистику и переползания под командой опирающегося на суковатую палку сердитого младшего сержанта с новенькими чёрными петлицами танкиста на выцветшей гимнастёрке третьего срока и багровеющей свежезалеченным шрамом щекой. Ну, и хозработы — куда без них! Переборка в мёрзлом бетонном складе громадных буртов грязного картофеля, мытьё стен и полов в помещениях комендатуры и гауптвахты, отупляющее откачивание помпой воды из аварийного коллектора… Ничего, скажу я вам, воодушевляющего! А учитывая вероятность грядущего суда — и вовсе хочется свернуться клубочком и завыть…

Два дня гауптвахты для Маринки тянулись как два года. Вечером третьего, вместо получения полагающегося ужина, её отвели в кабинет с обшитыми тёмной рейкой стенами, где, предварительно задав несколько вопросов о прохождении службы, образовании, происхождении и даже опыте налётов в аэроклубе, передали с рук на руки незнакомому капитану с родными авиационными петлицами на пропахшей специфическим амбре госпитального склада шинели.

И вот красноармеец Полынина вновь на своём аэродроме. Только теперь уже не в качестве аэродромной обслуги, а как полноправный, хотя и абсолютно "зелёный" пилот. И вместе с ней в этой роли выступают ещё пятеро девчат с аэроклубов: четверо орловских и одна эвакуированная из Минска ещё в июне месяце. Командуют ими недолеченный капитан Полевой и ветеран Гражданской и Империалистической войн сорокавосьмилетний красвоенлёт Селезень, не прошедший аттестацию на присвоение воинского звания, но гордо сверкающий выделяющимся на потёртой кожаной куртке значком краскома. Да ещё "штурманы" — такие же бывшие аэроклубовки, только не налетавшие и трёх часов каждая. "Теоретики", так сказать. Их задача — следить за ориентирами, прокладывать курс и швырять на головы фашистов всю взрывучую начинку, какой только удастся нагрузить самолетики. Плюс механики и вооруженцы — вот и вся свежесформированная легкобомбардировочная эскадрилья, подчиняющаяся пока что непосредственно Штабу обороны. Хотя Полевой хмурится — какая эскадрилья? И добавляет: какая эскадрилья, такая и матчасть. Верно, не матчасть это вовсе, а сплошное надсмехательство! Пять аэроклубовских, латанных-перелатанных ещё до войны, У-2 с давно выработавшими ресурс двигунами, да три самолёта поновее — УТ-2, под фюзеляж каждого из которых умельцы-механики ухитрились приспособить кронштейн-подвеску для стокилограммовой ФАБки и мудрили со свободной машиной, пытаясь сообразить, как можно приспособить туда хоть один курсовой пулемёт из десятка привезённых с окружных складов ДА и ШКАС-32. Воевать на безоружных учебных самолётах было бы чистым самоубийством. Потому-то, буквально "на коленке" и приходилось приспосабливать вооружение к сугубо гражданским машинам, избежав при этом всевозможных согласований с вышестоящим авианачальством, тем паче, что эскадрилья ни в каких мобпланах сроду не значилась, появившись на свет в результате волевого решения старшего майора НКВД Годунова. Следовательно, исходя из бюрократической логики, и подведомственна она должна была быть именно чекистам. Впрочем, учитывая характеристики машин фронтовой авиации Люфтваффе (на этот счет Маринка ещё во время своих военкоматских мытарств крепко подковалась), велик был шанс, что после установки на "кукурузниках" и "уточках" пулемётов винтовочного калибра означенное самоубийство попросту несколько затянется.

Но Маринка, как ни странно, мимо всех этих соображений проскользнула походя. Куда больше было волнения и тревоги: сможет ли она оправдать доверие Родины? А еще, совестно признаться, жуть как хотелось поболтать с девчонками, почти что два месяца их не видела. Они-то — не без гордости говорила себе красноармеец Полынина — оказались не такими упертыми, как она, день на десятый сдались. Катюшка — та и вовсе в эвакуацию собиралась. А Клавочка сразу честно призналась, что на фронт попасть боится. И каково же было Маринкино удивление, когда она увидела их обеих на аэродроме. Обрадовалась, что и говорить. Со своими-то — и на земле, и в небе уютней.