Работа на телеграфном ключе всегда казалась Олегу чем-то подобным пению или сочинению музыки. Ведь звонкие трели щелчков, как будто по волшебству превращающиеся в слова и предложения, завораживали его еще в те далекие пионерские годы. Видимо поэтому, а еще из-за болезненного пристрастия к запаху разогретой жалом паяльника канифоли юношеское увлечение радиоделом и переросло в профессию, причем любимую. Вряд ли тот кто не любит свое дело стал бы тратить столько времени на различнейшие улучшения и переделки находящейся в руках техники. Только истинный фанат своего дела. И для своих любимых агрегатов Олег был способен перевернуть горы. И не только. Во всяком случае получить отдельный хотя и маленький зал под радиорубку и довести ее до более или менее обжитого вида у него получилось.
Ну а то сколько крови было выпито вставшим на тропу войны радистом из Сешеса. Кадорина, Духа Чащи и всех кто подвернулся под увлеченную руку радиофаната — история об этом умалчивает. Во всяком случае ровными аккуратными деревянными стеллажами выращенными из какой-то, даже на вид странной древесины, и ровными проплавленными кабелепроводами пронзающими полуметровый стеклянистый свод и пару десятков сантиметров лесной почвы могло похвастаться не каждое помещение на базе.
Добавить к этому тот факт что радиста в принципе не особенно привлекали для разного рода хозяйственных работ, коих в последнее время благодаря неуемности двух спевшихся существ — Васю и старшины, стало не просто много, а очень много. Так что можно было бы сказать, что жизнь у Олега задалась.
Если бы не одно но. Усилившаяся в последнее время работа немецких специалистов заставляла его просто напросто чуть ли не скрежетать зубами в бессильной ярости. Используемый в его радиопередатчике метод задачи несущей частоты был хорош всем и точностью и стабильностью и малым тепловым дрейфом. Если бы не одно но, нивелирующее все эти несомненно великолепные характеристики — количество сменных кварцев для установки несущей было ограниченно. И в последнее время какая-то чрезмерно наглая радиостанция, а может и сразу несколько, наловчилась забивать звонкий голос любимого Олегова "Северка" беспорядочной мешаниной точек и тире, щедро сдобренной какофонией воя и свиста. Что только бедный радист уже не делал. И менял конфигурацию антенны, пытаясь изменением диаграммы направленности уменьшить эти чертовы помехи и пытался поднять мощность передатчика повышая анодное напряжение на электронных лампах. Даже шаманил с возможностью работы на вторичных гармониках задающего генератора, чуть не спалив при этом аппаратуру. Все это было бесполезно — в течении последних пары недель короткие радиограммы удавалось отправлять только в те небольшие окна оставляемые зазевавшимися немецкими радистами при быстром переключении частоты передатчика. Казалось, что если уж вскрыть местонахождение партизанского отряда и навести на него карающую мощь военной полиции и ли гестапо специалисты по радиоразведке не могут, то все свои силы и нерастраченную злобу они применили для того чтобы заглушить тихий голос советской радиостанции поющей из глубины окрестных болот. А уж прием радиограмм из центра на основных, оговоренных для связи частотах, превратился в настоящее искусство. И если бы не работа где-то вблизи Уральского хребта номерных радиостанций на длинных волнах, как будто бы сообщающих "геологическим партиям" различные необходимые им данные и цифры, то связь с Центром была бы полностью прервана.
В условиях постоянно накапливающегося количества шифрованных радиограмм стоящих в очереди на передачу настроение у штатного радиста отряда, да и у его непосредственного начальника было далеким от всепрощающего. Очень далеким….
— Да, японский городовой! — отбросив наушники на стол, чудом при этом не задев громоздкую конструкцию из отрезков проводов, светящихся нереально зеленым заревом кристаллов и ажурных, больше похожих на крылья каких-то экзотических мотыльков радиаторов, Олег замысловато выматерился. Впрочем, любой знакомый с устным творчеством старшины или Ссешеса, ничего особенно замысловатого в его словах не обнаружил бы — так, несколько повторений, слишком эмоциональный слог и крайняя бедность применяемых синонимов и ассоциативных рядов. — Триод твою в пентод душу мать! Ну ничего — а вот если я так?
Закопавшийся в груду разбросанных по столу радиодеталей повелитель паяльника и властелин припоя извлек на свет божий сменный кварцевый генератор (один из шедших в комплекте с рацией) оставленный на потом и не использовавшийся им уже неделю.
Первые робкие щелчки телеграфного ключа зазвучавшие одновременно в тишине каморки и в отличных немецких бакелитовых наушниках, к слову доставшихся в наследство от безымянного оккупанта, словившего эльфийскую стрелу в окружающих болотах, заставили Олега расплыться в довольной улыбке, сделавшей бы честь английскому бульдогу. Не в том смысле что радист был также страшен — совсем нет, просто ширина ухмылки и ее искренности так сказать навивали…