Отзвучавшая музыка

Она сжалась как можно плотнее и попыталась дышать ровно. Капсула четыре раза дёрнулась, громко щёлкнула, и Лайра почувствовала, что едет. Вскоре начались перегрузки ускорения. Они так рвали тело, что в ней поднялась паника. С огромным трудом ей удалось подавить в себе страх. «Это могло бы сильно повысить мою квоту в части самоконтроля», — подумала она и попыталась улыбнуться, но всё ещё нарастающие перегрузки не позволили ей даже губами шевельнуть. Время потеряло всякое значение. Она поняла, что капсула достигла своей наивысшей скорости. Дышать было нечем. Она пыталась удержать себя в сознании и сосредоточилась на том, чтобы экономно расходовать остатки кислорода. Но чувствовала, как постепенно соскальзывает в обморок.

— Лайра! — резко шипел Хинрик ей на ухо, вытаскивая её из капсулы.

— Ты делаешь мне больно, — контуженно пискнула она.

— Они нас застукали!

Она растерянно огляделась. Теперь они находились в каком-то другом подземном зале. Потом она услышала охранников:

— Стоять! Вы преступаете закон.

Три фигуры в белых костюмах бежали к ним. Их движения были отрывистыми, дискретными: роботы. Хинрик потащил её к двустворчатой двери, за которой слабо мерцал свет. Створки раздвинулись, и они бросились вверх по длинной каменной лестнице, ведущей к дневному свету. Их глаза отвыкли от солнца, и они зажмурились, очутившись наверху.

Путь им преграждала стена, сложенная из камней разнообразного цвета кожи. Бежать было некуда. За стеной высились сверкающие альпийские вершины.

— Дворец человечества, — пролепетала Лайра, охваченная не поддающимся описанию волнением. Значит, он всё же существует.

— Отзвучавшая музыка, — вздохнул Хинрик, тоже переполненный чувствами. И благоговейно добавил почти шёпотом: — Дворец заявлен как отзвучавшая музыка, каждый умолкший звук — это отдельная жизнь, каждая замолчавшая гамма — это семья, каждая исчезающая мелодия — это народ.

То были слова Йоахима фон Шёппена, духовного отца квотирования, архитектора и основателя Дворца.

Лайре показалась знакомой эта череда башен и строений, с их вычурными, почти кичевыми статуями, балдахинами, боковыми нефами, стрельчатыми окнами, выпуклостями и сложными орнаментами. Она припомнила изображение старинного кафедрального собора, которое когда-то видела на картинке. И даже название вспомнила: Sagrada Familia, где-то на юге Европы. Купающийся в сочных лучах Дворец содержал в себе не меньше сотни таких «Святых семейств», был вдесятеро выше и в тысячу раз запутаннее. И он подрастал каждый день.

— Миллионы человеческих жизней, — сказал Хинрик.

Лайра глянула на своего партнёра и спасителя и увидела слёзы в уголках его глаз. Невольно и её глаза наполнились слезами. Затем она вдруг сообразила, что они стоят, и испуганно оглянулась. К её недоумению, никакой погони за ними не было. Хинрик тоже оторвал взгляд от строения, подавляющего воображение, и посмотрел назад. Он кивнул — так, будто его предположения подтвердились.

— Это запретная зона, — прошептал он.

— Можно сказать и так, — послышался мягкий голос.

Когда они снова посмотрели вперёд, перед ними стояла старая женщина в длинном одеянии из зелёного шёлка. У неё были тёмно-зелёные глаза и правильные черты лица, испещрённого морщинками. Кожа её казалась почти прозрачной. Должно быть, когда-то она была красавицей. Она сделала приглашающий жест своими хрупкими пальцами.

— Идёмте, я покажу вам мой Дворец.

Она повернулась, не дожидаясь их реакции, и зашагала вперёд удивительно величественной поступью.

Хинрик и Лайра послушно двинулись за ней.

— Твой Дворец? — переспросила Лайра с некоторым удивлением.

Женщина пожала плечами и ответила, не замедляя хода:

— Когда в течение семидесяти лет остаёшься в стенах такого здания одна, в конце концов начинаешь считать его своей собственностью. Но у меня есть и официальный титул — Хранительницы Дворца человечества.

Она ступила на мощёную дорожку, которая, сделав несколько поворотов, повела их круто вверх и закончилась перед высокой, узкой дверью.

— Ночи — самое худшее, — тихо сказала женщина, открывая дверь и входя внутрь.

В воздухе витал лёгкий запах гари. Женщина, видимо, считала, что Лайра и Хинрик знают, о чём она говорит.

— Особенно в последние годы мне становилось всё труднее, — продолжала она. — Лица близких уже почти стёрлись из моей памяти. Единственное, что мне осталось, — это собственное отражение в зеркале. И каждый день я вижу, как возраст отвоёвывает всё большую территорию на моём лице как на поле битвы.

Лайре почудилось, что откуда-то издалека доносится музыка: сложная композиция переплетённых гармоний, отдельные звуки которых почти не воспринимались нормальным человеческим ухом.

В зале размерами с арену квотирования Хинрик и Лайра сели за огромный стол длиной в добрых двадцать метров и шириной в два. Женщина открыла шкафчик, достала два бокала и налила им красного питья из зелёной бутылки.