Отзвук

Мы приближались к дому, когда соседка окликнула мать. Странно, но никто не помнил настоящего имени соседки, все называли ее Махадаг, что означает «сама». Эта кличка закрепилась за ней из-за того, что она к месту и не к месту заявляла: «Я сама, сама…», заходила ли речь о покупке муки или колке дров, тем самым бросая тень на своего мужа, о котором и так знали, что он на редкость ленив.

— Серафима, и твой целый день пропадал? — кивнула она на меня. — И мой только что пришел. Грязный, голодный. Я думаю, надо сказать этому умирающему, чтоб оставил наших детей в покое.

— Как ты можешь так о Валентине? — возмутилась мама. — Вместе же в школу бегали.

— И тогда он был такой же чокнутый, — махнула рукой соседка и вдруг прикрыла ладонью рот, но слова-то уже вырвались, и Махадаг со страхом смотрела на мать и ждала, как она отреагирует на ее необдуманную реплику.

Пальцы матери больно вцепились мне в плечо. Я боялся взглянуть на нее. Но мать ответила Махадаг спокойно, не выдавая своего гнева:

— Несчастный он, вот и все.

— И ты доверяешь ему своего единственного сына? — закатила глаза Махадаг.

— Но с ним дети уже столько хорошего и полезного узнали…

Удивительно, откуда она это знает. Я ей ничего не рассказывал, и вообще мы поклялись не посвящать родителей в наши дела, ведь никогда наперед не знаешь, как поведут себя взрослые, могут и помешать.

— Э-э, ты еще пожалеешь, — погрозила пальцем матери Махадаг и затараторила: — И чего его принесло сюда? Ишь, умирать захотел на родине. Так умирай, как все, веди себя как подобает. Пожалуйста, гуляй себе на природе, отдыхай, но чего детям в душу лезть? Ох, не к добру это, не к добру.

Махадаг еще что-то кричала нам вслед, но мать подтолкнула меня в спину, и мы, не останавливаясь, пошли к своему дому.

Глядя, как я жадно проглатываю любимый пирог, мать почему-то спросила:

— Вы не очень мучаете Валентина? Я вижу, ему с каждым днем все труднее выходить из дому.

— Ему с нами интересно, — сказал я, жуя.

— Такой уж он человек, не может покорно ждать смерти, — возразила мать. — Другой бы, может, в разгул напоследок ударился, а то и вообще все крушил вокруг. А этот… Нет, не так он скроен… — Она вдруг спохватилась: — Да что я тебе, малолетке, о смерти толкую? Ты смотри, не проговорись ему. Он не догадывается, что весь аул знает, зачем он здесь. И о болтовне Махадаг забудь.

— Хорошо, — сказал я. — Только когда она состарится, обязательно напомню ей ее слова.

Мать поморщилась:

— И откуда это у тебя, сын? Твой отец не злой, я вроде не зла… В кого ты такой?

Мне стало стыдно, и я опустил глаза.

В день похода ряды наши поредели. Не пустила в поход своего отпрыска не только Махадаг. Запер в комнате двух сыновей Петр Кайтазов, да неожиданно закашляла Зина. Тут уже Валентин Петрович оказался непреклонным:

— С болезнью не шутят, отлежись и в следующий поход пойдешь с нами.

— Следующий будет через перевал! — заявил я и покосился на Валентина Петровича, ожидая, что он скажет…

Он, к моей радости, кивнул головой:

— Хорошо, на очереди штурм перевала, — и приказал: — Открыть рюкзаки.

Щедро набитые всякой снедью, наши рюкзаки не вызвали восторга у Валентина Петровича. Проворчав, что матери пытаются предусмотреть все случаи жизни, а вот как отпрыску эту тяжесть нести на себе, об этом, мол, не думают, он решительно отрезал:

— Возьмем только самое необходимое. И еды чтоб было в обрез.

Этот поход я запомнил в мельчайших деталях. Пока был виден Хохкау, мы часто оглядывались. Потом свернули направо, и гора скрыла от нас аул. Впереди шел Валентин Петрович — в кедах, опираясь на палку. Он не меньше нас был взволнован, и то и дело оглядываясь, кричал:

— Никто не отстал?

Мне вспомнилось, как мать отговаривала его от похода.

— В твоем ли состоянии отправляться в путь? Посмотри на себя, Валентин. Бледен ты и, чувствую, боль гложет… Выздоровеешь, тогда — пожалуйста.

Он грустно посмотрел на нее, отвернулся и пробормотал:

— Нет, если не сегодня, то уже никогда…

Мать было замахала руками, но он жестко прервал ее:

— Так, Серафима, так! — и тут, заметив, что я их слушаю, рассердился: — А ты почему не в строю?

Первым препятствием на нашем пути была река Ардон, через которую был переброшен висячий мост, узкий, в три доски, а ограждением служили два каната, протянутых над пропастью во всю длину моста и явно не рассчитанных на наш рост — приходилось держаться вытянутыми над головой руками. Валентин Петрович не разрешил самостоятельно перейти мост даже мальчишкам. Нас было двенадцать, и двенадцать раз он ходил туда-сюда, сопровождая каждого лично, держа его крепко за руку. Мы пытались протестовать, но, честно говоря, когда я оказался посреди моста и увидел далеко внизу бурную пенящуюся реку, в глазах у меня зарябило, и я непроизвольно вцепился в руку Валентина Петровича. Он это, конечно, заметил, но виду не подал…

После короткого привала мы углубились в лес и стали собирать травы, а Валентин Петрович рассказывал, какие лекарства из них изготовляют.